Вокруг света 1965-07, страница 11

Ермек совершает вратарские броски, ловя овец на лету за задние ноги, а Селиму то и дело приходится совсем закрывать ворота, чтобы усмирить страсти.

Два барана одновременно вдруг проскакивают у меня между ногами. Я успеваю прижать их тяжестью тела, то есть сажусь на них, но они легко выносят меня на себе из загона. Под общий хохот, как по велотреку, я несусь на них вокруг кошары и держу рога, точно руль мотоцикла. Селим кричит:

— Ай, молодец! Жигит, совсем жигит!

Бараны едва не сшибают пыхтящий паром самовар около юрты и, наконец, догадываются разбежаться в стороны. Тут только и начинается байга — настоящие скачки. Мы с Ермеком

лом столике сахар, масло и пончики-баурсаки, жаренные в бараньем сале. Эльянур все наливает одну за другой большие чашки душистым чаем, сдабривая его сливками. И нет сил остановиться, перевернуть в знак благодарности чашку вверх дном. С жаждой уходит и усталость.

Так постигаю я истинную цену казахского чая...

Они появлялись на улицах нашего степного городка из окружающего равнинного сияния искрящихся снегов, эти большие возы с сеном, и ехали вдоль дворов, а мы бежали следом. Шли рядом с ними жид-кобородые старики в тулупах и в лисьих малахаях, глядели-иногда из сена черные глаза сверстника. Сено оставалось

собьется аксакал с дороги. Слезет с лошади, разроет снег, и, пожевав травинку, по вкусу ее точно узнает, где находится.

Сгрузив сено, они снова исчезали в степи. Где-то за горизонтом были их юрты и отары...

И вот через два десятка лет снова — степь, снова — чабаны с их немного загадочным и нелегким трудом.

Я выбрал на карте Жаксы-кон, голубой пунктир пересыхающего русла. У этого названия был тот самый запах, резко табачный запах кошары. Переводится оно так: Хорошая Зимняя Стоянка. Далеко внизу под вертолетом змеилось по серой выгоревшей степи зеленое русло с синими окнами непере-сыхающих омутов. Оказалось,

Ч'н'С

' I/ ' '

//1'

бегаем по степи за ними. Он — за черным, я — за палевым...

Солнце ползет по блекло-синему небу к зениту, а овец в кошаре будто и не становится меньше. В небе ни облачка, но по одному из выбеленных ярким солнцем холмов ползет тень. Это отара Джакана Дани-ярова — айхайшала, что означает «крикливый старик». Ее мы обработали вчера.

— Идите пить чай! — зовет с порога хозяйка Эльянур.

...Тонкий лучик проколол кошму на куполе юрты и ее прохладный полумрак. Он розово подсвечивает потные веселеющие лица. На низком круг-

в том дворе, где был чай. Воз сена — плитка кирпичного чая в серебряной фольге, высший сорт. Было трудное военное время, и все равно для нас поразителен был этот торговый эквивалент, и от этого еще притягательней и таинственней были эти степные люди, которых взрослые звали ч а -б а н ы.

Говорили, будто бы один такой старик выпивает в присест ведерный самовар крепкого казахского чая. Будто бы знают эти старики степь на сотни километров вокруг, как собственную ладонь. Даже и зимой в непросветном буране не

что Жаксыкон и в натуре пунктирен.

Все приближались синие холмы и стали, наконец, рельефно реальными, и открылся среди них маленький поселок овцеводческого совхоза.

Я вступил на землю и увидел мчащегося на мотоцикле по степной дороге старика. Лет ему было не меньше восьмидесяти, и ничуть не меньше показывал его спидометр.

Вчера едва мы с Баян появились утром в юрте айхайшала Джакана Даниярова, едва поздоровались и присели к чаю,

9