Вокруг света 1965-08, страница 25

Он быстро шагнул боком и схватил воображаемую раковину, лежащую на песке перед норой.

— Надо действовать без заминки, — сказал он. — Если окажешься перед дырой, он обязательно тебя схватит.

Мне казалось это неразумным:

— Послушай! Зачем брать раковину именно перед расщелиной? Зачем рисковать жизнью из-за нескольких несчастных раковин?

Они посмотрели на меня с изумлением: ведь ныряльщики опускаются под воду за раковинами, где бы они ни находились, и никогда не выплывают с жалобами, что доставать их было опасно. Это звучало бы смешно. Разве ныряльщику не платят за то, что он достает раковины?

ОСТОВ РАЗБИТОГО СУДНА

На следующий день мне представился случай увидеть, как островитяне Торресова пролива мастерски плавают под водой. Баржа высадила трех островитян и меня близ Уэйвира, крошечного островка, поросшего пальмами и чайным кустом. Баржа должна была зайти за нами к вечеру.

Сидевший на веслах чернокожий гребец смеялся и шутил со своими спутниками, а маленькая шлюпка взбиралась на спины волн со все большей смелостью, пока мы не достигли подветренной стороны Уэйвира и стали плавно покачиваться на спокойной воде.

Один из островитян в защитных очках взял в руку короткое копье и перегнулся через корму. Он не нырнул под воду, нет, он просто окунулся и исчез. Я ожидал, что он вынырнет, чтобы набрать воздух в легкие и подготовиться к пребыванию под водой, как обычно делаем мы. Но на поверхности виднелась лишь легкая рябь. Перегнувшись через корму, я мог рассмотреть дно. Оно казалось большим живым существом. Плоские камни, лежавшие среди водорослей, которые поднимались и опускались, как будто дыша, тоже колыхались и пульсировали. Блики солнечных лучей, упорхнув под воду, покрывали светлыми крапинками коричневое тело пловца, парившего над живым дном. Делая едва заметные движения ногами и руками, он поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, ища добычу.

Внезапно внизу что-то стряслось. Вода заволновалась от нагрянувшей беды, а мир, в который я вглядывался, исчез. Через минуту, прервав ожидание, оттуда появился пловец с полосатой рыбой, пронзенной копьем.

Он швырнул ее в лодку, и она угодила на дно, где забилась, выпучив глаза. Я подошел, чтобы поднять рыбину, но меня остановил окрик моих спутников: по их словам, укол ее ядовитого плавника очень болезнен.

Пловец нырял снова и снова. Он всплывал на поверхность за воздухом спокойно, мягко, без судорожных толчков пробиваясь сквозь стеклянный пласт воды к солнцу. Бриллиантовые капельки путались в сетях его волос, казавшихся сухими, как перья утки. Были моменты, когда он плыл так, что пушистая шапка волос чуть-чуть поднималась над гладью моря. Ручейки воды разбегались на ней, дробились на капли, стекали по завитушкам спутавшихся волос, кружась и меняя форму.

Когда лицо поднималось над водой, рот быстро

открывался: движение скорее глотательное, нежели дыхательное.

Один раз, когда, глотнув воздуха, он исчез под водой, я, сделав глубокий вдох, набрал воздуха одновременно с ним. Но воздух вырвался, заставив меня откашливаться с красным от напряжения лицом. Я сделал вторую попытку и вновь вдохнул, задерживая дыхание, пока не застучало в висках и не заколотилось сердце. Воздух снова вылетел из меня. Я вдохнул в третий раз, и, когда взрыв внутри меня казался уже неизбежным, парень всплыл. Глотнув воздуха, он нырнул вновь.

Пока ныряльщик находился под водой, второй островитянин удерживал равновесие шлюпки, стоя на носу с занесенным над головой длинным копьем, явно готовясь метнуть его. Он все время не спускал глаз с воды впереди себя, и, хотя я тоже напряженно вглядывался туда же, мои глаза видели только смутные тени и яркие блестки.

Внезапно он подскочил и, подпрыгнув, метнул копье; оно пронзило воду впереди него, когда оч нырнул. Когда же он вынырнул, на острие копья билась огромная^ треска.

Возле мыса мы увидели старый остов разбитого судна. Оно лежало на боку, и палуба его находилась под прямым углом к песчаному дну, на котором оно покоилось. Над водой возвышалась только верхняя часть палубы, и здесь доски скрылись под прилипшими ракушками, наростами кораллов и мелких морских растений с плоскими влажными листьями.

Усталые волны плескались о стену палубы. Мне было слышно, к^к они клокотали внутри корабля в душной темноте. Воздух, вытесняемый через трещины опускающейся и поднимающейся волной, приносил с собой запах ламинарий и гниющих обшивных досок, запах приливов, oYливoв и подводных тайн. Разноцветные рыбы заплывали в темневшие отверстия в затопленной части палубы. Косяки рыб проплывали мимо и устремлялись от зеркальной поверхности в приют теней.

Ныряльщики приплыли и сюда. Они не оказались здесь незваными гостями, а были частью гармоничного мира движущихся теней. Вот один из них нырнул в темное чрево корабля, и отверстие в палубе поглотило его. Он -исчез. Остались только вода, да водоросли, да синяя рыба. То была угасающая пустота. И хотя непрестанно клокотали заточенные в тюрьму волны и всплескивала вода о нашу раскачивающуюся лодку, я ощутил всю полноту тишины. Отверстие, в котором он исчез, обрамляли зубцы переломанной обшивки и завешивали водоросли, беспрестанно волновавшиеся.

А он плавал где-то в темной ловушке. Его окружала черная вода, вода, в которой, несомненно, обитали чудища с безбровыми глазами и щупальцами, непроизвольно обвивающимися вокруг каждого мягкого тела, проплывавшего мимо. В зияющей дыре обшивки блеснул косяк серебряных рыбок и поплыл к носу затонувшего судна.

Наконец пловец показался над водой. Я предложил отдохнуть, мы высадились на берег и стали прокладывать себе путь между чайными кустами. Один из аборигенов шел за мной. Я чувствовал, как его рука касалась моей головы и плеч, когда я протискивался в зарослях кустарника. Он сбрасывал с меня зеленых муравьев, падавших с веток на мою голову.

Мы уселись на прогалине и выпили молока из кокосовых орехов.

Перевела Л. ЗАВЬЯЛОВА

23