Вокруг света 1965-09, страница 25
Он растушевывает и удаляет предметы. Фудзияма в солнечную погоду высится, похоже, совсем рядом. А сегодня в прорывах туч Фудзи возникает вдали, точно призрак, и почти тотчас снова исчезает. Мимо поезда проплывают мелкие, размером с волейбольную площадку, аккуратно расчерченные рисовые поля, залитые водой. И такие же крохотные кладбища. И очень похожие на игрушечные домики японских крестьян. Деревья обвязаны снизу толстыми пучками рисовой соломы — из нее выглядывают только раскидистые верхушки. Они точно маленькие пагоды или часовни. И все это, хотя и видится впервые, кажется до боли знакомым. В памяти всплывают классические японские гравюры Хокусая и Хиросигэ. В такой же растушевке, так называемом раскате, они воспели милую их сердцу Японию XIX века. Этот пейзаж мало изменился. Разве что прибавились огромные рекламы, выложенные цветными камнями. Кроме нас, в слегка покачивающемся вагоне шестеро буддистских монахов, две дамы с большой охапкой неживых цветов. На протяжении двух часов пути дамы составляют из них букеты. Искусство составлять букеты — икэбана — очень распространено в Японии. Букет цветов — это, как правило, еще и целая фраза, которую хотел бы сказать дарящий цветы своему другу или подруге, знакомому. Еще едет с нами коммивояжер, два чемодана которого набиты самой разной галантереей. Он тут же открыл один и стал предлагать свой товар. Вот и покупательница — молоденькая японочка, которая едет вместе со своим юным мужем в Никко в свадебное путешествие. Два часа пути туда, день там и два часа обратно — вот и вся поездка. Завтра — на работу. Едут в Никко школьники в черных курточках и фуражках с блестящими козырьками. Шума и гама от них столько же, сколько было бы от тридцати наших маль чишек, — ни больше и ни меньше. В самом уголке вагона сидят двое в зеленой форме солдат бывшей императорской армии. На двоих у них всего одна рука. Прикрыв глаза, они дремлют в удобно откидывающихся креслах. А за окном идет дождь. Мелкий, осенний, бесконечный. Время от времени через вагон проходят девушки в белых халатиках, предлагая пассажирам горячую саке и картонные тарелочки, на которых лежит пяток маленьких вяленых рыбешек, кусочек вяленой каракатицы, несколько креветок — нехитрая закуска к саке. Иногда раздается мелодекламация разносчика чая. Полуприкрыв глаза, он монотонно поет, разнося небольшие глиняные чайники с горячим терпким чаем. — Он рекламирует чай? — спросил я у Иноуэ-сана. — Нет. Он читает стихи. — Стихи? О чае? — Нет. Просто стихи. Иноуэ-сан берет чайник, показывает вытиснет ше на нем иероглифы. — Он читает вог эти стихи: Весенняя луна Освещает силуэт, напоминающий О-Мийя. Почему О-Мийя, героиня романа Одзаки Койо «Золотой демон»? Иноуэ-сан так и не смог мне этого объяснить. Позже, разъезжая по Японии, я видел немало чайников со стихами о цветущей сакуре, о Фудзияме, о море, о разлуках и встречах. — Почему стихи на чайнике? — переспросил разносчик чая. — Потому, что японцы охотнее платят деньги за стихи, чем за чай. И чай не кажется им таким дорогим. А за окном идет дождь. Под дождем спешим с вокзала на автобус. И по мокрым аллеям вечнозеленых криптомерий едем в отель. А потом сидим на застекленной веранде и смотрим на карликовый сад. Здесь есть все: могучие кедры высотой с комнатный фикус, грозные замшелые скалы величиной с табуретку, озера объемом с ванну, грозные водопады — словно струя, пу щенная из чайника, мосты, переброшенные через ущелья, длиной не более метра. Здесь, среди этих скал, ютятся очень маленькие кумирни, напоминающие наши водоразборные колонки... Но если долго смотреть на этот сад, постепенно пропадает ощущение реальных размеров, кажется, будто впрямь попал в дикие, угрюмые дебри... Такой уголочек природы, созданный на клочке земли в десять квадратных метров, есть почти в каждой гостинице и во многих домах зажиточных японцев. Перед таким пейзажем с газетой в руках здесь любят просиживать часами, углубясь в размышления. Дождь не стихает, и нам не остается ничего другого, как ехать смотреть город. Через четверть часа начинаем думать, что нам повезло с дождем. Никко — в переводе — «Свет солнца», над его раззолоченными, покрытыми ярко-красным лаком пагодами почти всегда безоблачно. Но под дождем город этот вдруг приобретает новые оттенки. Иомэймон — «Ворота солнечного света» — называется вход в мавзолей сегуна Токуга-ва Иэясу. Но в народе их чаще всего называют Хигураси-мон — «Ворота, у которых можно простоять целый день». Древние японские мастера покрыли нижний ярус рисунками раззолоченных львов, тигров, жираф, драконов. На верхнем ярусе изображены играющие дети. Возле них действительно можно простоять целый день, любоваться и находить все время что-то новое. К воротам ведет широкая каменная лестница. Зонты, зонты — красные, синие, зеленые, желтые, бамбуковые и шелковые, расписанные иероглифами и мелкими нежными розовыми цветами. Это напоминает чешуйчатую змею или дракона, который медленно и величественно движется среди огромных раскидистых криптомерий, проплывает под великолепнейшими воротами и скрывается за поворотом... Только двое остановились — они, пожалуй, единственные, кто не прикрыл себя от дождя зонтами. У них на двоих всего лишь одна рука, и в ней ме- 23 |
