Вокруг света 1965-11, страница 20

реве, а фонарик не горел. Но ягуары-то видели меня множество раз, это уж я точно знаю. Просто они избегают человека. Местные жители ненавидят ягуара. А для меня леса и болота оскудели бы без его крупного следа и отрывистого глухого зова, без надежды вдруг встретить его, увидеть это великолепное воплощение силы.

Это бежит нронодил

Сегодня ночью моя цель — речушка Эль-Франсес; насколько я знаю, там последнее время никто не ловил. Пять километров — и я у устья. Ставлю на кольях длинные сети и сажусь на удобную корягу ждать, когда прилив достигнет высшей точки и пойдет рыба. В десяти шагах от меня волны вползают на плоский песчаный бар, а в двадцати шагах от меня начинаются мангры. Темная сплошная стена. В свете тропической луны она кажется то темно-зеленой, то черной, никак не определишь точно, и чем больше всматриваешься, тем труднее решить.

Царство мангров... Оно так непохоже на отороченный пальмами открытый берег. Здесь, на берегу залива Морроскильо, вечные сумерки, даже когда тропическое солнце в зените. Это не зеленый сумрак старого высокоствольного леса, а неверный летучий полусвет, пестрый, как кожа удава. Темные норы между пучками воздушных корней, растопыренных наподобие паучьих ног, черный ил, по которому снуют крабы и под которым прячется предательская вязкая глина. Кое-где сероватые клочки посуше, на них селятся белесые и серо-зеленые сухопутные крабы; пусть очень разные, они схожи в окраске — в ней есть что-то от старых костей, которые долго пролежали в сырой почве. Таковы мангры, полные нор, темных луж, черно о ила и многоногих тварей, выходящих ночью из-под земли!..

Вот дюйм за дюймом приближается море. В это время года разница между приливом и отливом невелика, три-четыре пяди. Скоро должна появиться рыба. Когда луна на ущербе, ночесветки помогают приметить косяк. Сейчас на них не приходится рассчитывать: чем ярче луна, тем слабее свечение моря.

Пора. Обматываю веревку вокруг запястья, развертываю накидку и кладу ее, как положено, на правую ладонь и певую руку, зажимаю в зубах одно грузило. Осторожно крадусь к воде и бросаю накидку туда, где кончается бар. Сеть ровным кругом падает на воду, но тяжелые грузила быстро тянут края ко дну — получается обуженный внизу колокол. А когда я начинаю вытаскивать накидку да еще поддергиваю ее рукой, края совсем смыкаются.

Свечу фонариком: что за улов? Бьются две мо-харра в черную полоску, в ячее застряло несколько крупных раков. Глаза их блестят будто рубины. Снова и снова кидаю то с одной, то с другой стороны бара. В среднем получается раз впустую раз с уловом.

Но вот вода медленно отступает, рыба уходит на глубину. Чашка кофе из термоса, сигарета, новый слой смазки на ноги, руки и плечи, чтобы испортить аппетит злым песчаным мушкам. Теперь взглянуть на ставные сети. Луч фонаря скользит через песск к воде. Большой мангровый краб застыл на месте рядом с водой. Клешни подняты, тускло поблескивают черные стебельчатые глаза. Чем-то

похож на старый череп. Их, должно быть, немало лежит в манграх с тех самых времен, когда Пти-Пьер и Мануэль-Португалец подстерегали здесь на своих пиратских шхунах пузатые галионы из Картахены.

Луч скользит дальше. Вот веревка, которой я привязал сеть к корню на берегу, вот верхний урез. Несколько поплавков утоплено, и кажется, в ячее что-то поблескивает: заранее не угадаешь, что именно. Здесь, в солоноватой воде, обитатели мангровых болот встречаются с жителями сине-зеленой морской пучины.

Осторожно отвязываю веревку и начинаю тянуть. Не идет, зацепилась, что ли, за корень? Теперь остается единственное: нырнуть в затон, нащупать ее руками и отцепить. Днем я ловлю такой же сетью и так же часто ее распутываю. Ночью — нет, я насмотрелся на эти длинные веретенообразные тела с острыми спинными плавниками. По ночам они частенько заходят на мелководье, просто удивительно, как не застревают. Знаю, знаю — акулы трусливы, но кто видел рыбаков с откусанными руками или ногами, тот дважды подумает, прежде

18