Вокруг света 1966-03, страница 58

не коч плыл к ней, а мыс наплывал на него, загораживая небо. День в конце августа еще долог и за семьдесят вторым градусом, но засветло Святой Нос миновать ко-чи не успели и обходили его, рискуя, уже в темноте. Мыса не было видно, но слышалось во мраке, как бьются волны о скалистый берег и чуть виднелась снежно-бе-лая полоска буруна. Коч, зарываясь в волны, но не сбавляя скорости, шел мимо. Булдаков, стоя на верхней палубе, напряженно всматривался в темноту. Ветер трепал его длинные, нестриженые волосы, леденил затылок... Так прошли казаки проливом, который теперь носит имя Дмитрия Лаптева, и вышли из моря Лаптевых в Восточно-Сибирское.

Еще через день Булдаков достиг Хромской губы, в которую впадает река Хрома, или Хромая, как говорили тогда.

В самой Хромской губе льда, к счастью, не оказалось, но густела в воде снежура — начавшийся с утра снегопад все усиливался...

И все-таки казаки решили передохнуть и заночевать в Хромской губе. Упали в воду деревянные, с привязанными к ним тяжеленными камнями якоря, натянулись канаты, и стихло шипенье воды за бортом. Колышущаяся снежная кисея скрыла берег... Внизу, в подпалубном помещении, пылал в обитом жестью очаге огонь, было дымно, копотно, но тепло, и казаки дремали, развалившись на оленьих шкурах.

А ночью ударил такой мороз, что море за несколько часов замерзло. Шесть кочей из девяти очутились в плену, а где еще три — и коч Горелого в их числе, — Булдаков не знал, да и не мог знать.

* * *

На третий день лед достиг толщины в полпяди, и был это не хрупкий молодик, а солидный лед, обещавший вскоре стать смо-розью, прочным льдом, на всю зиму укрывающим осенью арктические моря... Убедившись, что лед выдержит тяжесть нарт и людей, Булдаков, как, впрочем, и вожи с других кочей, велел готовиться к походу посуху: что не дойти нынешним летом морем до Колымы — это Булдаков, да и все прочие, конечно, поняли уже.

Ночью лед взломало «отдер-ным» ветром. Казаки схватились

за весла, пытаясь пробиться к берегу, но ветер свежал, и после нескольких часов бесплодной борьбы уставшие люди сдались: коч уносило все дальше и дальше в море... А ледяной шторм разыгрывался. Волны приподымали разбитые льдины, сшибали их, перевертывали, крошили, били льдом по бортам коча... Упругие волны не взлетали вверх, и ветер, несший косые струи снега, не срывал с них пену. Отягощенные мелко битым льдом, волны двигались медленно, но было в их движении что-то неумолимое, беспощадное, и казалось чудом, что коч еще держится на поверхности, не проваливаясь, как нож в сметану, в белое ледяное месиво.

Пять суток продолжался шторм, пять суток носило кочи по морю, а на шестые — ветер стих и море сразу же замерзло снова. Как только лед окреп, казаки «учали проведывать землю в которой стороне, не убоячись смерти ходить по человеку и по два и по три». Землю они не нашли, но обнаружили коч Андрея Горелого в одном дне пути от своих кочей.

Собрал Булдаков великий совет из всех вожей и бывальцев: что делать?

В конце концов все пришли к единому решению: Булдаков должен идти на коч Горелого, который ближе к земле, и «волочить» туда государеву казну; если лед снова взломает, то больше у Бул-дакова будет шансов спасти людей и казну, находясь у Горелого... От других же кочей отрядили трех человек и послали их проведывать землю напрямик.

На другой день утром вытащили казаки нарты на лед, уложили на них государеву казну и свое барахлишко и сели перекусить перед дорогой... И — что бы вы думали? — лед толщиною уже в поларшина именно в это время снова взломало!.. Лед взломало, а льдины и кочи погнало ветром еще дальше в море и гнало быстрее «парусного побегу».

Такого никогда на этом морском пути не случалось, и даже самые отважные и выносливые приуныли.

И снова пять суток носили ветры по морю кочи, а когда ветер стих, льдины теперь уже, наверное, окончательно смерзлись. (Но с удивлением заметил Булдаков, что и без ветра «в море лед ходит по водам». Пожалуй, это первое сообщение о дрейфующих льдах Северного Ледовитого океана.) Кончились дрова. Не стало пресной воды, потому что шторм осолонил

лед. Подходили к концу съестные припасы. Некоторые служилые оцинжали, да и те, кого цинга пока миновала, чувствовали себя не лучшим образом.

* * *

...Невесело было Булдакову. А когда его служилые люди уже перетащили на лед свое барахлишко, часть государевой казны выгрузили — и совсем худо стало на сердце у Булдакова — сколько добра еще на коче и сколько добра зря пропадет! И свинец, и порох, и медь, и товары менные, и хлебные припасы, и снасть судовая...

Прикинули служилые, сколько у них своего имущества и сколько вообще они могут унести, не имея ни нарт, ни собак, и решили они общим собранием окончательно: каждый возьмет по три фунта государевой казны. Только по три фунта. У Булдакова аж загривок вспотел от возмущения. Чуть не в рукопашную пошел он на казаков, но сход стоял на своем твердо: и перецинжали они все, и обессилели, и больше трех фунтов тащить им не под силу...

Пришлось Булдакову уступить, но мучился он великим мученьем — из долгожданного жалованья служилые на Колыме получат лишь малую толику.

Последний раз поднялся Булдаков на палубу коча, столько времени бывшего им надежным домом, спустился в подпалубное помещение... Тщательно проверил Булдаков, хорошо ли уложены грузы и товары, убедился, что уложены хорошо, как надо... Постучал обухом топора по бортам— вроде бы крепкие еще. Может, и выдержат до весны...

Пора бы уж и уходить, а Булдаков снова подошел к казне, вздохнул, крякнул и взвалил на себя вместо трех фунтов — полпуда. Плечам тяжелее стало, а душе — легче...

Девять суток продолжался поход по взломанным и торошеным льдам. Девять суток боролись казаки со смертью. Ткм, где один не прошел бы, двадцать проходило. Самые ловкие с помощью шестов перебирались через разводья, устраивали из палок и канатов подобие мостков и переправляли остальных. Скарб просто перекидывали с льдины на льдину. И хотя еда с каждым днем убывала в заплечных мешках, груз казался все тяжелее. Уходили силы. Острые льдинки прорезали меховую

56