Вокруг света 1966-03, страница 76

ЗА АРАВИЙСКОЙ ЧАДРОЙ

(Окончание. Начало на стр. 8)

Под огромными лавовыми глыбами, ровными, гладкими и засыпанными песком, прячутся глубокие ямы; если машина попадет в такую яму, катастрофы не миновать.

Иногда вдруг охватывает беспричинный страх. Подобное ощущение я однажды испытал в детстве, когда отошел слишком далеко от берега по молодому льду.

Да и само одиночество пустыни все время сдавливает железным обручем, разорвать который стоит немалых усилий.

ГЛАЗА В СУМЕРКАХ

Солнце только что зашло за горные цепи на западе, но еще не покинуло небосвода. Разноцветные потоки света льются через гребни хребтов, опоясывая небо оранжевыми, кроваво-красными и фиолетовыми полосами.

Совершенно зачарованный, я сижу в оазисе посреди пустыни между Шибамом и Сеюном и провожаю день. Позади остался трудный путь, наполненный зноем, песком и ревом мотора.

Лишь здесь, в тени пальмовой рощи, под журчание воды, которую черпают из глубокого колодца и направляют по узеньким оросительным каналам, я забываю о песке и зное.

¹ Вместо рева мотора слышно лишь монотонное поскрипывание колодезного колеса да шаги женщин, когда они поднимаются вверх с полными бурдюками воды или спускаются к колодцу.

Вверх — вниз... Вверх — вниз...

На ослах или быках воду возят лишь в отдаленные уголки оазиса.

От бурдюка веревка тянется к колесу, выпиленному из целого куска дерева и укрепленному над самым колодцем, Чтобы вытащить полный бурдюк, берут конец веревки и медленно отступают по небольшому углублению, вырытому возле колодца. К сожалению, бурдюк дырявый, и прежде чем его удается поднять, из него вытекает слишком много воды. Если воду достают сразу несколько человек, они расплетают конец веревки, и каждый обматывает один конец вокруг пояса.

Полупустой бурдюк вытащен наверх, но из него не выливают всю воду. На дне всегда оставляют немного воды, чтобы было легче зачерпнуть новую порцию в обмелевшем колодце.

Если какому-нибудь семейству удается приобрести вьючное животное, то управляет им мужчина. Женщина может разнообразить свой тяжелый унылый труд лишь плетением всевозможных циновок.

Прежде чем вырыть новый колодец, на соответствующем месте высаживают пальмы. Через несколько лет они вырастут, и в их тени смогут хоть немного отдохнуть и люди и животные, работающие возле колодца.

Когда поднимают воду и тащат ее наверх, мелодия нескончаемой песни насыщена страстью и огнем, а когда медленно возвращаются к колодцу, она звучит гораздо спокойнее; во время отдыха слышится мягкий незамысловатый мотив.

Я не слышал ничего прекраснее этих песен: они

74

несутся, перекликаясь, со всех концов оазиса под скрип колодезных колес. Но как только заходит солнце, работа прекращается, пение затихает, не плачут и колодезные колеса, не слышно и плеска воды.

...На землю опустился великий покой. В долине тихо, как в церковном склепе. И когда где-то неподалеку вдруг завыла собака, я даже вздрогнул от неожиданности — она выла так пронзительно и отчаянно. И снова опустилась на оазис мертвая тишина — на крошечное селение и его жителей, которые весь день трудятся, не разгибая спины, чтобы напоить влагой опаленную солнцем землю.

Передо мной молчаливо сидит старый, изможденный водонос. С семи часов утра до полудня и с двух часов до захода солнца, напрягая все силы, он наполняет эту «бочку Данаид». И при этом поет:

Ямали! Ямали! Сагиб дель вади эс гбал абдит.

Богатство! Богатство!

Перед собой в вади я вижу господина,

Он едет мимо меня на лихом скакуне.

Это мой господин.

Мой господин — богатый человек.

Он богат и могуч,

Но богатые станут бедными,

Ибо и богатые люди когда-нибудь умрут.

Их богатство тоже умрет.

Богатый человек иногда обвешивает

Бедняка, немножко обвешивает.

Но лишь тогда, когда он откажется

От своего богатства и раздаст его беднякам,

Он сможет попасть на небо к аллаху!

— Да, у меня много песен, — сказал он мне как-то вечером, — но приходят они ко мне, лишь когда я работаю.

Он давиф — почти то же, что раб. Он никогда не уезжал из оазиса. И не знает, сколько ему лет. Не знает даже корана. Он знает только, что есть некто, кого называют аллахом, и аллах когда-нибудь сделает его счастливым. Ему не платят за работу, но дают небольшую часть урожая, который он и его семья помогают вырастить.

В течение полугода, пока не вырос новый урожай, он берет еду, одежду и занимает деньги у своего хозяина. На эти деньги он покупает всякую мелочь у купцов, останавливающихся в оазисе. А когда урожай собран, хозяин по своему усмотрению сокращает причитающуюся ему долю. Водонос и его семья никак не могут свести концы с концами. И наверняка им никогда не удастся уехать отсюда.

Вся семья водоноса — жена, двое сыновей и дочь — сидит рядом. Я смотрю на них, и мои глаза встречаются с глазами дочери. В сумерках они сияют, как звезды.

Ее взгляд зачаровывает меня с самой первой минуты. Я почти не замечаю, что одежда ее состоит из жалких лохмотьев, которые совершенно скрадывают линии ее тела, не замечаю конусообразной соломенной шляпы. Я вижу только ее глаза.

Как и большинство здешних женщин, она слегка подводит краской уголки глаз. И это зажигает их удивительно глубоким блеском. В ее взгляде ка

■