Вокруг света 1966-07, страница 55

Примечательный мужик Платоныч. Росту в нем полтора метра от силы, но могуч. Ходит враскорячку и руки всегда на отлете держит — вроде бы драться собирается. Когда Платоныч сердится — сопит по-барсучьи, а вот смеяться не умеет, не получается у него смеяться. То рот раньше времени откроет, то глаза закатить не успеет.

Самое смешное, что при стычках Кости и Платоныча всегда достается Казису — флегматичному длиннолицему литовцу из Шяуляя. Вот и сейчас, поворочавшись, Платоныч грозно обращается к нему:

— Чего ржал?

— Смешно, — простодушно признается Казис. — Баржи толкать!..

— Чучело гороховое! — свирепеет Платоныч.

Позади нас хлопает дверь.

— Чего авралите? — слышим мы голос нашего кэпа. Он надвигается из темноты, словно пушкинский командор — огромный, в толстом шерстяном свитере, в сапогах.

— Да вот Платоныч за жизнь гравит, — не моргнув, врет Костя. — В деревню зовет. На тракториста, говорит, выучу.

— Громко что-то он про трактор тебе рассказывал, — останавливает Костю кэп.

— Так ведь он какой! — воодушевляется Костя. — Он же технику пуще селедки любит! Как, дядя?

— Иди ты!.. — отмахивается Платоныч.

— Шли бы спать! — советует кэп, пряча усмешку. — Завтра подниму с петухами... А ты дурака не валяй, — грозит он пальцем Косте.

Я провожаю кэпа взглядом и в какой раз вспоминаю свои первые дни на траулере.

Помнится, после ремонта мы ждали дегазаторщиков. Караулить их старпом поставил меня, а все ушли отдыхать. Часа через два к борту подвалил катер. Я побежал докладывать кэпу. «Василь Иваныч! Катер приехал!» — крикнул я, врываясь в каюту. Кэп бесстрастно посмотрел на меня и так же бесстрастно ответил: «Распряги его и дай сена...» Так я узнал, что по морю не «ездят», а «ходят».

Первым спускается в кубрик Казис.

За ним Платоныч.

Костя некоторое время еще си

дит со мной, мурлычет под нос, пощипывает гитару. Наконец уходит и он.

Я остаюсь один.

2

Утром нас будит старпом. Он скатывается по грапу и кричит звонким голоском:

— Вставайте, мальчики, с постели!

Это ритуал, которого старпом придерживается неукоснительно.

Встаем мы сразу, потому что кэп проволочек не любит. Кстати сказать, слово свое он сдержал: поднял действительно с петухами.

Всходит солнце. Его еще не видно — просто недалеко от нас (кажется, можно добежать до того места) вспучивается и алеет вода. Проходит минута, другая; вода становится оранжевой, с зеленью, и, как резиновый детский мячик, выпрыгивает из нее солнце. Покачиваясь на волнах, оно растет на глазах, раскаляется, и вот уж больно на него смотреть.

По всему морю цепочкой буев растянулись дремлющие черно-клювые чайки. Ровно тянет ветер, топорща перья птиц. Волны звонко чмокают крутые скулы траулера, и, разбиваясь о них, с шипением откатываются.

Я никогда не любил ветер. Но за два месяца плавания привык к нему и научился различать его по вкусу. Больше всего мне нравится утренний, такой, как сейчас, — тугой, ровный, нежно-горький.

«Ты похож на устрицу, — сказал мне однажды Костя. — Снаружи крепкий, а внутрь ткни — палец проваливается. Оттого и любишь все без углов...»

Сравнение, помню, меня обидело, но в словах Кости был какой-то смысл...

На палубе уже возится трал-мастер, укладывая трал.

— Куда, Петрович, пойдем, не знаешь? — спрашивает у него Костя.

— А никуда, — отвечает трал-мастер. — Тута и бросим.

После завтрака мы собираемся на корме и торопливо курим, затягиваясь до головокружения. Торопливость эта, собственно, ни к чему — кэп всегда дает вволю накуриться перед работой, но привычка сильнее нас.

— Пошли, — говорит Костя, едва раздается сигнал общего вызова. Мы бросаем окурки и надеваем рукавицы.

— А ну навались! — командует тралмастер.

Мы наваливаемся: берем трал и часть за частью бросаем его за борт.

— Василь Иваныч! — кричит тралмастер. — Сколь ваеров травить?

— Сотни четыре! — отзывается с мостика кэп.

— Добро!

Скрипят лебедки, сматывая с себя ваера.

— Дробь! — наконец рубит рукой тралмастер. — Хватит!

Вдвоем с Костей они закрепляют ваера стопорами.

Все. Теперь — ждать. Тарахтя и выпуская колечки дыма, траулер начинает тяжело карабкаться с волны на волну.

Палуба пустеет. Лишь на мостике маячит фигура кэпа да колдует над вторым тралом тралмастер. Позавчера нам не повезло: пропахали камушки на дне и вместо трала вытащили одни лохмотья. Сейчас, чертыхаясь, тралмастер перебирает их, сует в дыры кулаки, что-то прикидывает.

— Помочь, дед? — подходит к нему Костя.

Тралмастер, не ворочая шеей, оглядывается.

— Ты только глянь, — показывает он Косте дыру. — Платоныч пролезет.

— Это уж точно, — смеется Костя.

Мы чиним трал: вырезаем заплаты из старых сетей, вставляем клинья, шьем. Иглицы челноками снуют в руках Кости и тралмасте-ра. Потом курим, устроившись на лючинах.

Ветер расходится; тяжелые, плотные волны методично и гулко, точно тараны, бьют в стальную обшивку траулера.

— Как думаешь, Петрович, будет рыба? — спрашивает Костя.

— А куда ей деваться? — спокойно отвечает тралмастер.

— Море большое, — говорю я.

Тралмастер не удостаивает меня

взглядом.

— Чудак, — качает он головой. — Скажи, Костя?..

И все же волнение овладевает нами, когда по судну разносится звонок, извещающий о подъеме трала. Кэп разворачивает траулер боком. Снова урчат лебедки, наматывая ваера. Всплывают распорные доски, потом показывается куток — огромное капроновое чрево трала. И сразу же закричали, замельтешили над ним чайки.

— Есть рыбка, — довольно го

53