Вокруг света 1966-08, страница 28

А все-таки интересно, на сколько эти три куба продвинут насыпь по зыбкой болотистой почве, Я спрашиваю Юру, но он не знает. На один миллиметр — решаем мы.

Дорога неуклонно движется вперед. До Оби осталось не так уж много. Каждые три куба грунта, которые мы «ухаем» в болото, — это, пусть маленький, шаг вперед к новым западносибирским кладам — нефти, газу, лесу.

...Я вдруг больно стукаюсь коленом о рычаг подъемника. В следующую минуту Юра выхватил у меня ружье и, открыв свою дверцу, скатился в снег. Проваливаясь по колено, он мелькнул в придорожных кедрах и исчез.

Через некоторое время Юрий вышел на трассу, волоча за задние лапы мертвого волка.

Рядом с нами остановился встречный МАЗ. Из кабины вышел водитель, поцокал языком.

— Хорош, — сказал он.

Дверца соседней машины осталась открытой, и я заметил в кабине двустволку...

3. ТРАССА — КАРЬЕР — ТРАССА...

Начальник пятнадцатой мехколонны Виктор Семенович Стародубец — человек рослый, с хриплым, простуженным голосом и выправкой бывшего военного. Мои бумаги он изучает недолго.

— Вот что, — говорит Стародубец. — Пойди к завгару, и все дела. Скажи ему, пусть даст любую машину... Скажи ему — я сказал. И все дела...

Через пять минут я выезжаю за шлагбаум один, без инструктора, сидя за огромным рулем семитонного МАЗа-205. Отказываться поздно, одна дорога — вперед, в карьер.

Поворот на лежневку, мостик... Есть, получилось! Если уж «сесть», то подальше от поселка: не так стыдно будет.

Двести, триста метров... Кажется, все в порядке, можно прибавить газу. Мощная машина сразу же набирает скорость, пропорционально увеличивается напряжение сил, и физических и духовных. Но и это проходит. Быстрая езда захватывает и как-то успокаивает. Но явно преждевременно.

То, что происходит в следующие несколько секунд, я вспоминаю потом, как страшный сон. Машину бросает влево, в болото. Инстинктивно я выворачиваю руль вправо и, проскочив лежневку, попадаю в болото с другой стороны. Еще один резкий поворот руля, и на полной скорости, на бешеном газу я снова мчусь по лежневке. Опомнившись, торможу и с перепугу выключаю двигатель...

Кажется, все обошлось. Потихоньку трогаюсь с места и уже безо всяких приключений добираюсь до карьера. Здесь к экскаватору небольшая очередь — я третий. Разворачиваю машину так, чтоб удобней было подогнать под ковш.

Ба! Экскаваторщик мне знаком: Алик Гончаров, двадцати четырех лет, артист своего дела... Тяжеленный Э-653 крутится у него, как юла.

— Привет, Алик!

Он машет мне, улыбается, что-то кричит. Да разве услышишь... Экскаватор лязгает и гремит так, что с сосен осыпается снег

Получив свои три куба, я выезжаю из карьера и сразу ощущаю разницу между порожней и груженой машинами... Половину мощности как рукой сняло. Но зато теперь мой «танк» гораздо устойчивей.

До поворота остается двести метров, и я лихора

дочно соображаю, как лучше ехать: то ли по лежневке, то ли по насыпи. Если по насыпи, то нужно преодолеть бугор, крутой подъем...

А, была не была! Разгоняюсь что есть мочи, миг— и за капотом уже не видно дороги, а только верхушки кедров и небо. Эх, черт, не дотянул каких-то полметра! Самосвал, на секунду задержавшись, начинает сползать вниз все быстрей и быстрей.

Я открываю дверцу, высовываюсь и, держа ногу на тормозе, планирую спуск.

Шедший за мной МАЗ остановился поодаль, как будто его водитель знал, что я скачусь обратно. Иди он за мной на обычном интервале, наверняка бы попал в историю.

Теперь, при свидетеле, отступления нет. Или взять бугор, или... Впрочем, что «или», я не знаю, но сдаться и повернуть на лежневку уже не могу.

Отъезжаю подальше, и снова — разгон. Снова за капотом — небо и верхушки кедров. Ревет мотор, я сижу, вцепившись в баранку, и уговариваю: ну, давай... еще немножко... еще чуть...

И вдруг небо уходит вверх, а передо мной ровная, летящая в горизонт дорога.

— Молодец! — говорю я — не себе, а самосвалу.

...Я беру на себя рычаг подъемника, и первые мои три куба грунта сваливаются вниз. Потом достаю лопату, забираюсь в кузов и счищаю налипшие остатки земли. Дело сделано, можно спускаться, но я на миг задерживаюсь наверху — смотрю туда, где кончается просека. Там корчеватели рушат деревья, летит снег... Там прокладывается трасса.

В четыре часа уже темно, а смена кончается в семь. Я включаю фары, и сразу же дорога начинает искриться и распадаться на сотни и тысячи мельчайш>их огоньков. В летящем снегу лежневка теряет свои очертания.

Все мое внимание уходит на то, чтоб не потерять дорогу. И поэтому я не замечаю, как прямо передо мной из темноты возникают фары встречного МАЗа. Мы останавливаемся и почти одновременно открываем дверцы.

— Ты что, слепой?! — орет издали водитель. — Не видишь, где у тебя объезд?

На лежневке двоим не разъехаться. Здесь на определенных расстояниях существуют объезды. Видимо, я, не заметив его машину, свой объезд пропустил. Что же делать? Идти задним ходом мне трудновато: в темноте собьюсь с дороги...

Разгневанный шофер, потрясая кулаками, бежит ко мне. Я его немного знаю. Это Ваня. Он из Курска.

— Э-э... да ты первый день, — говорит он тихо. — Ну ладно. Давай за мной!

Он пятится задним ходом с полкилометра, а я, включив дальний свет, по возможности освещаю ему путь,..

Вот и разъезд. Я проезжаю мимо, не зная, на каком языке сказать «спасибо», и даю длинный сигнал. Он отвечает тем же...

4. ПЕРЕДИСЛОКАЦИЯ

Я сижу в комнатке радиостанции.

Входит Алик, стряхивает снег с полушубка, хлопает в ладоши. Ему около тридцати, он маленький и проворный, выглядит очень молодо, хотя в темных его волосах белеет седая прядь.

— Ты что, «рдо» принес? — спрашивает он меня.

26