Вокруг света 1966-09, страница 68

Вокруг света 1966-09, страница 68

го лета, слишком длинного, слишком тяжкого, от этого мира, пожираемого собственной очевидностью. Я убегал от видений дня — жалкий шнурок, который человек так тщательно смотал и спрятал в кармане, вспышка возмущения на лице, давно уже не покрывавшемся потом. Надо, чтобы этот человек и подобные ему страдали еще, я это чувствовал, страдали немного больше. И я вместе с ними. Это было надо, чтобы Испания пробудилась.

Я все дал бы им, всю воду неба. Своими руками я выложил бы плитами резервуар у источника, потом желобок для прозрачной напористой воды — из камешков с белыми лунками, дырочками, штрихами — для проточной воды, устремляющейся через межевые камни, через помятую траву, через крошащиеся красные- земли все вперед и вперед, напрягаясь и ослабевая, иногда завихряясь и отбрасывая часть потока в медлительные водовороты, для воды, бесконечно прибывающей, продолжающей течь, набегая и натыкаясь на камни с желтым или белым глазком, пока, наконец, она не достигнет сети ирригационных каналов с рыхлым земляным дном и, внезапно успокоившись, пожелтевшая, уснувшая под пленкой травинок, веточек, мертвых насекомых, не разольется по тысяче бороздок, предвещая обильные урожаи... Я дал бы им все это, но прежде надо было...

Когда копаешь внутри cueva, самое скучное — это выбрасывать землю. Некоторые использовали ее для засыпки комнат, которые были им больше не нужны. Люди жили у этих насыпей. Закупоривая себя с одной стороны, углубляясь в гору с другой, они создавали зигзагообразное жилище, настоящее полотно железной дороги. Случалось, они меняли место входа — на склоне пригорка оставался отпечаток голубой дверной рамы, кронштейна. В этой безлюдной деревне, в этой ненастоящей деревне было от чего окончательно потерять рассудок.

Я выносил землю из своего грота в двух больших корзинах и высыпал чуть в стороне, у подножия пригорка, в котором жил один. Никто меня не видел — снаружи не было ни души, только зияющие дверные щели. Такой труд страшно утомлял. Я без счета переходил из света в тень, из пекла в прохладу. И все это ради нескольких автомобильных и мо

тоциклетных покрышек: в моей авторемонтной мастерской они портились от жары; кроме того, я опасался воров Во всяком случае, это были единственные причины, в которых я себе признавался. На самом деле я искал выхода из этой ослепительной тюрьмы, какою стала Испания.

Я пересыпал землю. Она тоже все время меняла свой цвет: светлея, пока я нес ее к выходу, темнея, когда я ссыпал ее в кучу.

Вскоре я обнаружил, что земля просыхала все медленнее и медленнее, хотя солнце пекло с прежней силой. Я прислонил ладони, потом приложился щекой к стенке, которую осаждал, и почувствовал прохладу. Тогда я стал бурить дыру, достаточно широкую, чтобы просунуть в нее руку, и вытащил оттуда горстку влажной земли.

Я подошел к лампе и посмотрел на свою ладонь: эту землю можно было мять, слепить из нее лепешку. Внезапно я почувствовал невероятную, едва сдерживаемую радость. Хотелось выбежать, позвать людей, показать первому встречному эту горстку темной земли с отпечатками своих пальцев, сказать жителям Эльвы, что в холме, в котором вырыта моя cueva, есть влага, копать вместе с ними и добраться до подпочвенных вод.

Я вышел под жгучее солнце. Снаружи, между пригорками, уже не было так безлюдно. Неподалеку впереди мужчина стегал барана. Ослепленный солнечным светом, я не верил глазам. Бывает, что стегают ослов, но почем) барана?

Мужчина тянул к себе веревку, за которую был привязан баран, и, замахиваясь большой веткой, стегал животное. Опустив голову, баран норовил вырваться, семенил ногами по пыли с такой же деловитостью, как если бы шагал посреди стада, скорее потерянный, нежели наказанный, — слепой.

Порыв ветра поднял пыль вместе с половой, оставшейся от последней молотьбы. Мужчина и баран исчезли в облаке пыли. До меня донесся запах прошедшей жатвы. Это лето становилось похожим на смерть. Уже дымились все испепеленные земли Испании, и сама она скрывалась в облаке, в котором еще проглядывались, как в объятом пламенем костре, контуры красной горы и черная ветка, занесенная над головой уже почти невидимым человеком,

человеком, которому никогда не бить цепом на желтом току, человеком, терявшим свое оружие и, постепенно лишаясь всего, опустившимся до того, чтобы в клубах пыли драться с бараном.

Я разжал пальцы: земля высохла. Я ее растер. Чуда не было. В Испании чуда ждать не приходится. Я вернулся к себе, запер дверь на ключ и опять стал копать.

К вечеру со стены побежали тонкие струйки. Вода просачивалась и тут же пропадала. Поднимешь лампу или перенесешь ее на другое место — вода блеснет на земляной стенке и померкнет, становясь ощутимой лишь тогда, когда, прижав руку к самой стенке, я собирал ее в ладонь.

Я перестал рыть, хотя и был уверен, что подпочвенные воды уже совсем близко. Я остановился на этом этапе. Мы остановились на этом этапе. Я у намека на источник воды. Они — у намека надежды. Они этим довольствовались. Они почувствовали бы себя щедро одаренными даже намеком на источник. Но для спасения этой страны требуется желание большего.

Я собрал столько воды, что мне хватило вымыться с головы до ног. Затем повесил на стену материю, как занавеску. Время от времени я ее приподнимал: вода поблескивала ничуть не больше, чем паразиты на стенах. Я подумал, что вскоре вокруг могли зацвести белые растения.

Я лег спать, прислушиваясь к шуму. Он был почти неуловимым. Непосвященный его бы и не услышал. Это было и не журчание струящейся воды и не бульканье, пусть самое слабое. Нет, даже не шепот. Скорее далекое движение в тишине — дыхание земли.

Я уже был не один и вдруг представил себе одиночество всех тех, кто спал в темноте соседних пещер рядом с женщиной и детьми. Такая жизнь не может противостоять изнуряющему зною лета. Вздохи, сонное бормотание, любовное перешептывание всегда были в этих пещерах лишь неясным могильным шумом, заглушаемым глубиной. А тут блестела вода, неиссякаемая, холодная в жару, светлая и в темноте, живительная...

Вода была тут и на следующее утро. Ее приток не увеличился. Только струйки прорыли в земле узкие извилистые бороздки, украсив стену прихотливым узором.

5 «Вокруг света» № 9

65