Вокруг света 1966-10, страница 16

Ворота столицы Мангышлака.

Я разводил костер, жарил на шампурах — как шашлык — свою рыбину, но мысли никак не хотели ворочаться по-отпускному — плавно и созерцательно. Два года Мангышлака, бессонные ночи цепко держали меня. Я продолжал мысленно незаконченные споры, завершал незаконченные дела, развлекал себя, вспоминая рассказы и хохмы ребят. Два года работы секретарем комитета комсомола... Это и много и мало.

И вдруг мне захотелось наплевать на свой отпуск, вскочить в седло, помчаться по утрамбованному морем песку вдоль прибоя. Через четыре часа я был бы уже в своем Ералиеве.

Я по инерции не мог выйти из рабочего состояния, не мог оторвать руки от земли Мангышлака, очень скупой и сказочно богатой, доброй только к таким, кто сумел бы в давние времена достать меч-кладенец или добыть иглу, в кончике которой спрятана Кощеева смерть...

...Когда-то по старой Сенекской дороге прошли полчища завоевателей. Они погубили цветущий некогда край. Останки людей придавлены, как говорят геологи, к верхнему мелу, каменными надгробиями. Теперь по старой Сенекской дороге снова идут «завоеватели». Движутся машины с продуктами, со связками труб, фермами буровых вышек на Жетыбай, где идет бой за жетыбайский миллиард нефти, в Актобе. где на сорокаметровой глубине гидрогеологи нашли пресную воду. Нефть

и вода — два клада, которые осваивают на Мангышлаке.

Стоило мне подумать о ком-либо из ребят, как в душу заползало беспокойство: не оборвалась ли колонна труб у Васи Ша-лихметова, выполнят ли он и его бригада в этом месяце свои обязательства... Впрочем, на всем полуострове не найдешь ни одной комсомольско-молодежной бригады, не выполняющей плана Иначе нельзя. Пустыня подхлестывает, торопит. Она жжет неистовым солнцем, хлещет песчаными ливнями, а каждая пробуренная сквежина — маленькая победа над ней, маленький выигранный бой, надежда, что будут и новые победы.

...Горожане столпились на насыпи. Стояли, ждали. Ни песен, ни шуток, ни смеха. Трудные победы отмечаются в молчании. Первый поезд! Он уже разрезал надвое пески прикаспийских Каракумов, скалистый Устюрт... Он мчится с Большой земли, преодолев семьсот километров.

Из воротов белых рубашек у парней выглядывают загорелые до черноты треугольники. Двести двадцать пять километров прошел монтажный поезд Алексея Демченко по пустыне. Именно эти ребята преодолели самый трудный участок — Сай-Утес. Именно на Сай-Утесе по традиции вбит «серебряный» костыль, навсегда соединивший Большую землю и полуостров.

И вот он, поезд. Падают концы алой ленты. Машинист первого тепловоза Сабир Мустафаев медленно проводит машину через заветную черту.

И речь:

«Мы ехали на этом первом поезде по местам, где, кроме железной дороги, нет ничего живого...»

Живая нить дороги. Снова приходят на ум шевченковские слова:

«Великий Фултон! Великий Уатт! Ваше молодое, не по дням, а по часам растущее дитя в скором времени пожрет кнуты, престолы и короны, а дипломатами и помещиками только закусит, побалуется, как школьник леденцом».

Это когда поэт увидел на Волге, возвращаясь из ссылки, отсюда, с Мангышлака, маленький пароходик со слабенькой паровой машиной... Так он верил.

Я поднялся и пошел наверх, к недалекой лощинке. Там росла небольшая верба. Все на полуострове считают вербу деревом легендарным. Считается, что все вербы, растущие на Мангышлаке, ведут свое начало от той, что посадил Тарас Шевченко, когда отбывал здесь ссылку в солдатчина.

Я лежу под навесом в лощинке, а сам мысленно иду по городу Шевченко. Деревца, пока еще невысокие, создают иллюзию парка. Цветет белая акация.

14