Вокруг света 1967-04, страница 78

«и стон один,

И КАИ Ч.РОССИЯ!..»

W со стр. 11.

Радиостанция Центра отзывается немедленно. Наверно, все эти дни операторы дежурили, прослушивая волну, беспокоились, почему молчит София.

Рядом с Емилом сидит военный радист-контрразведчик. Он тоже в наушниках. Внимательно слушает, не спускает глаз с ключа. Мгновенно готов прервать передачу.

— ВМП... ВМП...

Попов начинает отстукивать цифры. Ключ работает неровно, с паузами — ослабела рука, темно в глазах. Может быть, там обратят внимание на изменившийся «почерк» корреспондента?..

А тем временем на память, из цифр кода, Попов составляет свой текст. Повторяет его про себя, по какому-то третьему каналу памяти.

Ключ срывается, начинает стремительно стучать, будто р&диста затрясла лихорадка. Контрразведчик не может поспеть за этим залпом. Рванулся к Попову. Но тот уже как бы пришел в себя — снова передает группы цифр, выведенные на листке.

Кажется, контрразведчик ничего не понял. Но там-то, в Москве, должны понять: «Сообщает «Пар». Радиостанция обнаружена. Александр Пеев и я арестованы. Передач больше не будет...» И снова: «Сообщает «Пар»...»

Передачи были и потом, по прежней программе, через день, в 22.30, — враги хорошо изучили режим работы их станции. Тогда, в первое мгновение, увидев, куда его привели, Емил решил: «Сообщу о провале — и все, пусть хоть живьем сожгут!» Но передумал: «Теперь в Центре знают цену моим «донесениям». Уж там-то сообразят, что отвечать на них...»

Однако не только поэтому он изменил решение. Еще готовясь к первому сеансу, он украдкой выглянул в окно. Оно выходило прямо на крышу соседнего дома. Крыша вся в чердачных окнах. А за ней впритык еще и еще крыши... В душе Емила затеплилась надежда.

Вечера душные, от раскаленного железа крыш струится» жар. Окно радиорубки распахнуто. Кроме Емила, в комнате два-три человека.

Во время следующих радиосеансов, когда его вновь призозили из тюрьмы, Емил ненадолго подходил к окну — покурить, подышать. В камере старался меньше двигаться, накапливал медленно возвращающиеся силы ..

Очередной сеанс как раз 1 мая. Ну что ж...

Попов привычно подошел к окну, не торопясь достал сигарету. За окном вечерняя темень, светящаяся дымка от фонарей и окон. Внизу, в ущелье меж домов, редкие шаги. Прохожих уже мало. Наверное, часовые... Скосил глаз: один из военных операторов вышел в коридор, другой склонился над аппаратом, только приставленный к Попову контрразведчик не сводит с него взгляда.

— Христо, что тут, погляди! — зовет контрразведчика оператор, занятый настройкой рации.

Тот направляется к нему. Отвернулся.

И в то же мгновение Попов прыгнул в окно. Дробный грохот шагов по железу крыши. Куда? В слуховое окно? Найдут. Дальше!..

Сзади крики, вспышка и треск выстрела. Еще! Еще!.. Крики, свистки и топот внизу, по улице.

Но Емилу уже не страшно. Перед ним ступени примкнувших одна к другой крыш. Он бежит, крадется, балансирует по карнизам — откуда только взялась сила и ловкость!.. Ниже, ниже... Ветви дерева упираются в стену. Прыжок. По стволу соскальзывает во двор. Петляет между домами.

Голоса, топот погони — все смолкло. Значит, снова свободен!

К полуночи, соблюдая все правила конспирации, Емил Попов добрался до маленького домика на окраине Софии, на склонах горы Витоши, — на явочную квартиру подпольщика-коммуниста Емила Маркова.

Здесь он сейчас в безопасности.

«КТО В ГРОЗНОЙ БИТВЕ ПАЛ...»

Председательствующий с холодной торжественностью зачитывает:

— Приговор № 1-326. Именем его величества... подсудимого Александра Костадинова Пеева в соответствии со статьей... к смертной казни.

Он вперил взгляд в изможденного, седого мужчину за барьером скамьи подсудимых. Веки мужчины прикрыты. На лице шрамы, следы недавних истязаний.

Председательствующий перевел взгляд на другого осужденного. Болезненно горящие глаза. Сквозь землистую бледность и кровоподтеки — жаркий румянец на скулах.

— Подсудимого Емила Николова Попова в соответствии со статьей... — Он стал зачитывать скороговоркой, заглатывая слова, чтобы скорей покончить со всем этим делом. — ...К смертной казни. Подсудимого Ивана Илиева Владкова... к смертной казни. Подсудимого...

О чем думали в эти минуты боевые товарищи? После окончания следствия Александр Пеев смог передать: «Эти сто дней были непрерывным кошмаром. Удивляюсь, как все это я выдержал».

Сохранилось и его предсмертное письмо:

«...Я спокоен, не чувствую никаких угрызений совести по поводу того, что я совершил и за что осужден на смерть. Считаю, что я исполнил свой долг, причем одинаково и по отношению к болгарскому народу и к нашим освободителям — русским... Я начал служить Советскому Союзу сознательно, беря на себя весь риск, так как убежден в правоте дела, за которое он борется. В схватке Германии и Советского Союза каждый болгарин, каждый славянин должен встать на сторону России...»

Никифор Никифоров на первом же допросе почувствовал, что у Стоянова и Недева нет никаких улик против него, за исключением радиограмм, — уж его-то, юриста, прокурора и бывшего председателя военного суда, не так-то просто было провести.

Во время встреч с Александром Пеевым они несколько раз обсуждали возможность провала. Теперь Никифоров решил твердо придерживаться версии, которую они разработали:

— Я ничего не понимаю, господа! О ком вы говорите, о каком «товарище Журине»?

76