Вокруг света 1967-06, страница 14

когда не рисковали посмеяться тому, что почти всегда, если не было особой горячки, в этих своих сообщениях Вася Михайлов, помимо прочего, передавал частное поручение — привет Катюше Шелестовой.

Я не буду заниматься тут психоанализом, не буду разбирать всякие там возможности (это много месяцев 'подряд делали девушки й женщины нашего батальона). Я Скажу только, что между этими двумя лицами в те дни существовала всеми признанная и всеми уважаемая, для многих завидная, многим не совсем понятная дружба. И скажу я еще, что корень дружбы этой был в том, что разведчик Михайлов и санитарка Шелестов а до войны жили не просто в Ленинграде, а в самом удивительном, лучшем из лучших месте, не сравнимом ни с какими другими местами этого города и всего земного шара: на Выборгской набережной реки Большой Невки, в доме номер сорок три дробь два, на углу Флю-гова переулка... Вот как!

Живучи там, они, может быть, и виделись многократно, но совершенно не знали друг друга. Да и что общего могло быть между тридцатилетним (или около того) степенным дизелистом с завода имени Карла Маркса, лет пять назад отслужившим флотскую службу на Подплаве, между взрослым человеком, кормившим большую семью сестры, и девчуркой, только-только к сороковому году кончившей школу

и поступившей ученицей на «Светлану»? Однако оба они родились и выросли именно в этом привлекательном пункте нашей земли; вот только встретились не там, а возле деревень Вяредоль и Усть-Рудица, «посреди войны», на южном берегу залива...

Кто бывал на фронте, знает, как соединяет там людей такой неожиданный случай: один общий дом! Не город — дом, да еще какой! Да еще в самом- удивительном месте мира, на углу Флюгова и набережной! Разве есть где-нибудь на земле другой такой неописуемый угол? Разве горят где-нибудь над рекой такие закаты, как тут, над 'потемневшей к вечеру стрелкой Каменного острова? Разве уходит еще где-либо за спиной, вправо и влево, к Лесному и к клинике Вилье старый Сампсониевский, ныне Карла Маркса, проспект? Нет! Нигде так не звенят трамваи вдали. Нцгде над кирпичной башней текстильной фабрики не поднимаются увлекаемые током воздуха в чистое, голубое небо такие белые пушинки прядильных оческов; нигде так не поют по вечерам девчата, уходя со смены с «Красной зари», не звучит баян где-то у Старой Деревни, не бегут по радужному, как мыльный пузырь, лону закатной реки — сразу двух рек! — спортивные гички и распашные...

Конечно, другие, удивясь, говаривали: «Ну знаете. И у нас в Саратове...» или «Э, нет! Вот у нас на Ланжероне...» Но Васи

лий Михайлов и Катя Шелестова понимали: это все тоже, конечно, неплохо, но разве можно сравнить! Флюгов переулок! Скажешь, и сердце обольется теплом...

Старшина был классный разведчик, но и Катя к тому времени, как они натолкнулись друг на друга, была уже не простой девушкой. Еще в первых горячих боях до стабилизации фронта, работая на самой передовой, она на себе — маленькая, восемнадцатилетняя, тихая — вынесла из-под огня шестерых тяжелых, огромных, мускулистых и беспомощных, как малые дети, краснофлотцев... Ее одну из первых комфлота Трибуц самолично наградил Красной Звездой. А теперь, когда таких случаев на долю наших санитарок больше не выпадало, она уже почти выучилась на фельдшера, и многие из бойцов, видя ее, говорили: «Ну, Катенька, если меня — тьфу, тьфу — царапнет, ползком приползу, только бы к тебе...»

Вот такими были эти две наши примечательные личности, совсем разные. А потом прикрепилась к ним и еще одна «личность» — вовсе уж неожиданная.

В старшине было восемьдесят килограммов веса, в Кате Шелестовой — пятидесяти пяти полных не набиралось, а эта «личность» весила всего двадцать семь граммов на Катиных медицинских весах. Тем не менее она тоже была личностью примечательной и широко известной даже за преде

лами нашего подразделения, именно как третий член троицы, как ее самая странная ипостась. Ничего особенного: в соседней бригаде имелся при штабе найденный разведчиками медвежонок; комендантская команда за речкой Коваши воспитывала зайца, носом зацепившего проволочку, настороженную от немецкой мины, и оглушенного взрывом до полной дурости; а вот в нашем батальоне, ко всеобщей зависти, прижился стриж. Да, стриж, птица. Он и был этой третьей личностью.

12