Вокруг света 1967-06, страница 15

* * *

Отстоял отличный весенний день, наступил тихий теплый вечер. Сзади, в стороне моря, тлела апельсинового цвета заря. Пахло еще клейкими березовыми листьями. В кустах вдоль речки — с десяток соловьев... Даже немцы не стреляли, и в свежем вечернем воздухе начали, как конькобежцы-фигуристы, показывать чудеса только что прилетевшие стрижи... Так было до девятнадцати ноль семь. А потом выше стрижей — много выше! — появился «хейн-шель», разведчик... Он неспешно полз по небу и ныл. И наши зенитчики начали, пока подлетят ястребки, лениво гонять его... В конце концов два или три разрыва хлопками нависли над левым крылом «хейншеля», он покачнулся и ушел...

В это самое время старшина шел из штаба в блиндаж к своим разведчикам по дорожке. Взвизгнуло несколько осколков, и вдруг на дорожную пыль метрах в десяти от него, Михайлова, упало что-то черненькое. И запрыгало по земле...

Старшина подошел, наклонился, закачал головой... «Эх ты, летчик, летчик! — с огорченной укоризной проговорил он. — Вот и до-лета лея! Подбили тебя... Пропало твое дело, пилот!»

На его большой ладони, смотря Прямо ему в лицо круглыми черными бусинками, тяжело дыша, лежала раненая птица. Правое крылышко ее висело. Капелька красного виднелась на коричневатых перьях. Тончайшая косточка была повреждена крошечным, в несколько миллиграммов, но все же убийственным осколком.

Подошел начштаба Зиф, который знает обо всем и все. «Это стриж! — авторитетно сказал он. — Ципселюс апус... Скажи пожалуйста, в первый раз вижу: перебито крыло. Пропало дело...»

Дело, несомненно, и впрямь пропало бы, но в эту самую минуту от речки с тазом прополосканных марлевых бинтов на дорогу поднялась санитарка Шелес-това. И тотчас все переменилось.

Стриж теперь лежал на ее маленькой теплой ладошке: как-то уютнее, спокойнее он лежал, чем у старшины. Катя дышала на его головку. Катины губы дрожали. «Бедненький ты мой, маленький! Птичка ты моя милая! — бормотала она над ним. — Не бойся, маленький: все будет хорошо! Вылечим твое крыло, глупый! Опять полетишь, вот увидишь...»

...Не всегда лучше, когда человек очень много знает. Катя Ше-лестова посмотрела не на Зифа, а на старшину, и тотчас чуть заметная улыбка тронула его губы; правда, кроме Кати, ее вряд ли кто видел, а Кате, по-видимому, она была не в такую уж диковинку: «Лубок надо. Совсем легонький, и вот такой...» — «А думаешь, срастется?» — спросил, шевельнув бровями, старшина Михайлов.

Начштаба Зиф начал портить дело. Если послушать его, можно было подумать, что он сам до войны работал стрижом, — так он детально знал про них все. По его словам, такого стрижа ни приручить, ни прокормить нельзя. Стрижиные — ципселидэ! — самые низкоорганизованные птицы, ближе всего стоящие к ящерицам. Они питаются исключительно живыми насекомыми, которых ловят на лету. Этот раненый стриж, конечно, никакой пищи принимать не будет, и...

Катя Шелестова сердилась и повышала голос еще куда реже, чем старшина улыбался, но тут

она прямо закричала на лейтенанта административной службы. «Замолчите! Слышать не хочу... В а с - т о никто не просит его кормить. Миленькая ты моя птичка!.. Вася! Сделай лубочек... Ящерица!»

Старшина-балтиец, если дойдет до того, может сделать все, даже протез крыла какому-нибудь херувиму, если еще херувимы не все вымерли. Лубок был сделан из кусочка самого легкого дерева — бальзы и такой, что пришелся на стрижиную косточку тютя в тютю, с точностью до 0,001 миллиметра. А вот накладывать его на поврежденный сустав пришлось уже хирургу Шнирману.

Нельзя сказать, чтобы Шнир-ман принял это задание с восторгом: «Только этого мне не хватало, прелестное вы создание, Ка-тенька, всяких козодоев перевязывать! — ворчал он. — Вы мне скоро лягушку принесете или змее заставите хвост надставлять!»

Но воркотня была для проформы: «Как-никак любопытное зада