Вокруг света 1967-06, страница 9

— Маресьев, Дикопольцев... Комсомольчане были не последними из тех, чью грудь украсили звезды Героев. Ну вот хотя бы Петя Шемендюк — истребитель, товарищ Маресьева по аэроклубу. Погибший под Черкассами танкист Игнат Хоменко. Саша Кретов, учитель из Нижней Тамбовки, тоже танкист и тоже погибший... Миша Сазонов и Петя Плешков — первостроители, оба стали героями на Днепре. Гриша Тарасов, с которым еще тайгу корчевали, — на Одере. Леша Павловский — его живьем сожгли фашисты! — был начальником цеха на «Амурстали». На «Амурстали», кстати, появился и первый в городе Герой Труда Леша Войтович — один из тех парнишек, что шестнадцатилетними встали к мартенам взамен ушедших на войну отцов.

Война... В одной из папок — фронтовые дневники. Не глядя, наугад он взял тетрадь. Сорок второй. Валдайские высоты, Севе-ро-Западный фронт.

«...Наша бригада воюет на одном из трудных участков фронта, южнее озера Ильмень. Ведем тяжелые бои. От некоторых отборных фашистских частей остались одни номера. Летом и осенью прошлого года фрицы ходили в психические атаки — в полный рост и с сигаретами в зубах. Теперь они опасаются высунуть нос из блиндажей и окопов.

...Третьи сутки длится бой на Пунктирной. Песок забил механизмы. Пулеметы, автоматы, винтовки отказали и у нас и у немцев. Деремся гранатами, штыками, прикладами. Ночью фашисты пошли в контратаку. Несколько минут в кромешном мраке происходит страшная схватка. Враг не выдерживает и откатывается.

...Между фашистскими и нашими позициями — участок мертвого леса. Снаряды скосили вершины деревьев. Голые, изуродованные стволы стоят, как кресты на погосте. Все застыло в напряженной готовности к бою. Очень тихо. Слышно, как березы позванивают обмерзшими ветвями. Внезапный грохот потряс небо и землю. В испуге содрогнулся лес. Огненный вал встал над линией обороны противника, закрыл ее черными вихрями взрывов. Пехота поднялась в атаку. Яростный бросок — и вот они, фашисты, на расстоянии убойного огня. У одних лица перекошены злобой, у других — словно мертвые, со стеклянными глазами. Очере

ди наших автоматов сеют смерть. Еще три минуты схватки, и фашисты не выдерживают. Они бегут по лощине, наполненной сизым дымом, по снегу, запятнанному ожогами разрывов. На поле боя сотни трупов. Ветер гонит от трупа к трупу забрызганную кровью фотокарточку белокурой фрау. На карточке надпись: «Храни и вспоминай». Мертвые не вспоминают.

Все правильно. Они хотели нашей земли. Они ее получили — полный рот...»

— Миша...— дверь, приоткрывшись, скрипнула.

— А? — Он поднял на жену отсутствующий взгляд.

— Вот тебе и «а». Не воскресенье завтра — будний день. В шесть часов на работу. Я чай согрела, выпей да ложись.

— Да, да... Ложусь... Который час? Ну, не сердись, старушка.

— На тебя сердиться — воду решетом носить. А спать надо вовремя. Пятьдесят пять тебе, не двадцать.

Что ж, спать так спать — утро вечера мудренее. Но сон не идет, и он лежит, прислушиваясь к ночи. Будильник притаившимся зверьком глядит из темноты зеленовато-фосфорическими точками и четко, словно шарики на кафель, роняет звонкие секунды. Негромко дребезжит оконное стекло — куда-то по ночным делам прошла машина. Качается на улице фонарь, качается на потолке струящийся прямоугольник света, в прямоугольнике, как странный плод на длинном черенке, висит, отсвечивая, лампочка. Морозный ветер, налетающий с Амура, приносит перестук далеких поездов и замирающе-тре-вожный голос паровоза.

Пятьдесят пять •— не двадцать... Скажите, как точно подметила. Он вспомнил разговор с одним молоденьким парнишкой в морозный вечер на автобусной остановке. Парень был зол, ругал мороз, ругал автобус, где-то задержавшийся, и говорил, что в ближайшие же дни его и духу не будет в Комсомольске. А когда разговорились поподробнее, выяснилось, что совсем не в Комсомольске дело, и не в автобусе, и не в морозе. Парнишка оказался архитектором, приехавшим сюда работать, и просто-напросто ему не повезло с работой. Поручают все мелочь какую-то. Эскиз оформления детского сада — грибочки раскрасить, березки рассадить, песочницы расставить. Панно на торцевую стену. И с видом бла

годетелей — йривязку типового дома. А он ведь может, черт возьми! Когда он защитил диплом, профессора пророчили...

Он никуда, конечно, не уехал. И получил в конце концов свое большое дело. Настолько настоящее, что поначалу даже растерялся: как мне, такому молодому и неопытному... Он был, конечно, молод и неопытен, и это знали все не хуже, чем он сам. Но архитектором он был способным, и это тоже поняли все. А молодость... В этих краях она скорее достоинство, чем недостаток. Средний возраст комсомольчани-на — двадцать шесть лет.

На днях старик зашел к парнишке на работу. Проект был уже выполнен на ватманских листах — большой спортивный комплекс. Чуть-чуть смущаясь, архитектор перекладывал листы.

— Восточная трибуна... Западная. Зал тяжелой атлетики. Каток. Гараж на сто велосипедов. А это внешний вид, фасад... Здесь удалось найти оригинальное решение.

Монументальный и воздушно-невесомый фасад трибуны уносился вверх — его влекли высокие пилоны, взметнувшиеся, как следы ракетных кораблей. Да, это было сделано рукой талантливого мастера...

— Вы собирались, кажется, уехать?

— Уехать? — изумился архитектор, словно услышал что-то крайне несуразное. — Уехать, когда здесь... Тут скоро знаете что будет! Вы видели проект застройки центра?

Разговор они закончили на пустыре — на самом большом пустыре Комсомольска. Он начинался у белеющего вдалеке вокзала и тянулся до закованного в лед Амура.

— Смотрите... Вот здесь Дом советских и партийных организаций. Дальше Дом профсоюзов, Дом спорта, выставочный зал и зал общественных собраний. Гос-тиница, Дом финансовых организаций. Это единый административный центр. За ним торговый центр: универмаг, ресторан, комбинат бытового обслуживания. Там комплекс культуры: кинотеатр, музей, кинолекторий, планетарий, ТЮЗ, oneрно-драматически й театр, Дворец молодежи. На берегу Амура — зона отдыха. Речной вокзал, гостиница. Цирк. Зеленый театр. Кафетерий. Дома культуры, металлургов и строителей. Там студенческий городок... Там жилой комплекс будущего...

7