Вокруг света 1967-09, страница 26

1

конце февраля я вернулся с соболиной

щ_4 охоты и в тот же день отправился к Ни-

колаю Ивановичу Олянову. МН^Ц Меня встретил коренастый мужчина с открытым, добродушным лицом. В простом кургузом пиджаке и мятой узенькой кепке, сидевшей на самой макушке, Олянов скорей был похож на русского мастерового. Но вся обстановка в доме Олянова свидетельствовала, что здесь живет бывалый таежник. Около дверей в углу висят охотничьи ружья, патронташи, набитые патронами, клинки с костяными ручками. Вдоль стены на самодельных тумбах — чучела ширококрылого ястреба и черного лебедя, кстати весьма редкого в этих местах. А над кроватью растянута отливающая глянцем каждой остинки шкура рыси. Искусные руки охотника сумели придать звериной морде почти живой облик: яростно блестели красноватые глаза, из полуоткрытой пасти торчали острые, слегка тронутые желтизной клыки, а над верхней вывороченной губой топорщились длинные седоватые усы.

— Давно убили? — спросил я.

— Прошлой осенью, — ответил Олянов. — Нелегко далась, коварная. Пришлось повозиться.

— Мне удэгейцы говорили, что рысь опаснее тигра, верно это?

— Правильно говорили. Уссурийский тигр на ^че-ловека не нападает. А рысь, когда идешь по тайге, так и следит за каждым твоим шагом. Чуть зазеваешься, она и прыгнет с дерева тебе на плечи. Тут уж кто кого как говорится...

Пока завтракали, Николай Иванович рассказал, что чуть ли не с детских лет живет в таежных местах. В 1918 году юношей ушел в партизаны. Когда беляков и самураев в океан сбросили, Олянов поселился в Имане, в то время небольшом селеньице, а в 1932 году переехал на Бикин. Долгое время он был единственным русским среди удэге. Вместе с ними соболевал, стрелял белку, добывал корень женьшень. А когда женился на Анастасии Петровне, построил себе хату и поступил в лесничество.

— Так что дружба с удэге у нас давняя. Отличные, скажу я вам, люди. Смелости им не занимать. Но до недавнего времени верили в бога лесов. Почитали тигра, священного зверя — куты-мафу. Помню, когда впервые собрался тигренка обловить, встревожились мои друзья. «Как же ты, Николай Иванович, согласился куты-мафу трогать?» Долго объяснял им, что не собираюсь куты-мафу стрелять, что,

ежели удастся тигренка выследить и отбить от матери, в город отправлю, в зверинец. Там его будут детишкам показывать. Все равно не поверили. Пришлось во Владивосток телеграмму отбивать, что отказываюсь от поручения. Так дело и заглохло.

Поскольку речь зашла о тигре, я попросил Николая Ивановича рассказать о двух тигрятах, которых он отловил недавно.

— Было дело, — улыбнулся Олянов. — Ладно, начну по порядку...

2

Телеграмму принесли ночью. Услыхав сквозь сон, что стучатся в окно, Николай Иванович встал, накинул на плечи полушубок и вышел в сени.

— Кто там? — спросил он не без тревоги, подумав, что в поселке случилась беда, но, услышав знакомый голос девушки с почты, успокоился. — С чем пожаловала, Катя?

— «Молния»!

— Средь лютой зимы — и молния... — пошутил Олянов.

Когда девушка ушла, Николай Иванович еще долго сидел за столом, перечитывал телеграмму.

«Старшему лесничему Олянову. Срочно сообщите согласие возможность отлова двух молодых уссурийских тигров отправки цирк. Оплата согласно утвержденным расценкам. Достдвка город самолетом. Директор Охотсоюза».

Едва стало светать, Олянов быстро оделся и осторожно, чтобы не скрипеть дверью, вышел на улицу. Над долиной лежал густой морозный туман. Домик Чауны стоял на краю поселка, в излучине реки.

Олянов не удивился, увидав в такую рань Чауну Селендзюгу во дворе, выстругивающего поворотный шест для нарты.

— Сородэ! — поздоровался Олянов по-удэгейски.

— Сородэ! — ответил Чауна. — С делом пришел, конечно?

— А ты, я вижу, Чауна Симович, опять в тайгу собираешься? Только с соболевки вернулся и уже опять нарту готовишь?

Чауна, ниже среднего роста, узкогрудый, с редкой бородкой клинышком, сдвинул на затылок шапку-ушанку, улыбнулся маленькими, косо поставленными глазами.

— Угадал, Иванович. Когда с соболевки возвращался, сохатого застрелил. Надо привезти, а то, глядишь, куты-мафа утащит.

Олянов присел на край нарты, достал пачку «Севера», протянул Чауне. Тот отложил в сторону топор, взял две папироски, смял их, запихал в трубку.

23