Вокруг света 1967-11, страница 23

чулане», проявлял свои пленки. Виталька какой-то одержимый. Он будто родился с ФЭДом на шее. Днем вкалывает наравне со всеми, а ночью, когда ребята спят, печатает фотографии. У меня уже был с ним по этому поводу медицинский конфликт. Зато у нас в отряде и фотогазета, и фото-«молнии», и фотомонтажи. И карточек у всех сколько хочешь.

...Утром увидели под плакатом большущую фотографию: верблюд взирает, как вратарь бросается на мяч, и одобрительно улыбается. Не в полном смысле, конечно, но все-таки... А под фотографией написано Виталькиной рукой:

«Восторг, если он искренний, доходит даже до верблюда».

ДЕНЬ ТРИДЦАТЫЙ На строительстве школы — событие. В бригаде каменщиков — переворот!

Школа — самый «горячий» объект на разъезде. В августе — сдача ее госкомиссии. Ребята там работали неплохо. Но спорили! Целыми днями. И ночью не успокаивались. У каждого свой «персональный» метод кладки, особой формы мастерок, свои идеи по организации работы.

На днях к ним на леса пришла девчонка. Ребята на нее сначала и внимания не обратили — подумаешь, пигалица!.. К тому же посторонняя. Она постояла тихонечко, посмотрела, послушала перебранку — и попросила мастерок. И замелькали кирпичи. Минута — ряд! Еще минута — еще ряд!

У мальчиков глаза на лоб:

— Откуда? Кто такая? Как зовут?

— Ляля Мухина. С третьего курса.

— Слушай, иди к нам в бригаду!

— А примете?

Подошел бригадир, протянул мастерок — свой собственный, «бригадирский».

— Слагаю сан. Прими регалии.

Теперь на школе бригадиром Ляля Мухина. И споры кончились. Все «персональные» методы кладки слились в один — «лялинский». И школа что ни день подрастает почти на метр.

Мы ее спрашиваем:

— Лялька, как тебе удалось?

— Что же вы хотите, девочки, — отвечает, — три года ездила на целину со строительными отрядами. У каких только каменщиков не училась! Я думаю, за три семестра можно научиться.

ДЕНЬ СОРОК ПЕРВЫЙ. Получила письмо: «Наташка. Наташка! Все-таки ты уехала на этот страшный Мангышлак!»

А он не страшный. Он родной теперь. Это только сначала мы взволновались — как жить на абсолютно голом месте? Слева — обрывы Устюрта, серо-коричневые, со слепящими выходами известняка. Справа — безбрежный океан пустыни в растрескавшихся лишаях солончаков. Посередине — тоненькая лента насыпи с блестящими струнками-рельсами. И огромное беспощадное солнце над головой.

Сейчас даже вспомнить смешно, как мы всего боялись! Каждый камушек обходили — не сидит ли под ним скорпион? Теперь мы их просто пинаем ногами и лишь вспоминаем, как поначалу эти хвари пользовались нашей неопытностью. Олега Дронова, забывшего от усталости перетряхнуть постель, «поцеловала» как-то вечером фаланга, пригревшаяся на подушке. К утру у него верхняя губа заехала на ухо. Наташа Куренкова — врач ленинградских студентов — проснулась среди ночи от жгучего укола. И — вот чудачка! — решила, что это ей приснилось. А утром обнаружила под боком раздавленного

скорпиона. У ленинградцев главная улица их «Деся-типалатинска» так и зовется в память тех дней — Бульвар Скорпионов. Мы были, на этом Бульваре в первое воскресенье после приезда.

Встречал нас сам «Великий Шейх» — повелитель пустыни и полуострова Мангышлака. Концы его простынной мантии держали две стройные рабыни. Две другие почтительно несли опахала — совковые, до блеска вытертые лопаты. За повелителем теснилась свита — могучие воины, вооруженные ломами и кирками.

— Кто вы, о бледнолицые? — спросил нас шейх. — Откуда и зачем пожаловали в мои владения?

Да, рядом с ними мы, конечно, выглядели бледно — они приехали на месяц раньше нас. У шейха наведенные углем усы почти не выделялись на загорелом дочерна лице.

Наш командир махнул рукой. Десять парней внесли, сгибаясь, ствол редкостного дерева — сосны и бросили его к ногам владыки.

— Прими нас в подданные, Шейх пустыни!

— А заслужили ли вы это?

Тогда мы подняли свои мандаты — ладони со свежими мозолями. Шейх величаво кивнул:

— Посвятить их в пустынники!

Обряд был прост. Глоток хлорированной воды и горсть соленого песка на голову — приобщение к тому, что здесь в избытке, и к тому, чего здесь нет совсем.

Потом за нас взялась пустыня. Она растолковала нам по-своему, что значит «нет воды». В отряде был закон — не трудись через силу. Устал или плохо тебе от жары — ложись куда-нибудь в тень, отдохни. Если найдешь, конечно, эту тень... Закон этот ввели врачи — заставила пустыня.

Пустыня пугала нас пыльными бурями. Как черная стена, на лагерь шел взбесившийся песок. Горячий, как из топки паровоза, ветер гнал, гнал смерчи высотой в пятиэтажный дом... Не испугала.

И был однажды дождь... Не дождь — потоп! Со скал Устюрта хлестали грандиозные водопады! Сухие русла, над которыми мы строили мосты, гремели сумасшедшими потоками. И мы плясали под дождем... А утром увидели чудо — пустыня зазеленела! Какие-то травинки, листики, цветочки вдруг ожили и потянулись к небу, окрасили в цвет жизни мертвые пески. Но солнце их убило. На следующий день.

Жизнь и работа здесь не сахар. Это точно. Но мы его любим — наш страшный, родной Мангышлак. Любим за удивительное чувство первооткрывателей, подаренное нам пустыней.

ДЕНЬ СОРОК СЕДЬМОЙ. Сегодня едем к морю. На всю ночь. Едем товарным поездом, ждем его с минуты на минуту. Под насыпью качается в ночи костер, сплетаясь с песней:

...И всем пустыням наперекор Сквозь пересохшие вечера Гитары слышится перебор Чуть задушевнее, чем вчера-

Ребятам сказала:

— Еду к морю не доктором, а человеком. Так что, пожалуйста, не ломайтесь и не тоните. Лечить не буду.

Аптечку в сумку все же сунула.

21