Вокруг света 1967-12, страница 54

Через два квартала к западу от Си-сы поднимается белая буддийская ступа, хорошо заметная с пекинских улиц. Она стоит в глубине квартала; я прошел по узенькому хутуну — переулку среди любопытных черноглазых ребятишек, то и дело кланяясь бельевым веревкам. Тут музея не было, храмовые помещения занимали рабочий клуб, детская читальня и еще что-то в том же роде. Все было сохранено. Хун-вэйбины не посмели развернуться в рабочем районе. Навстречу мне вышел заведующий читальным залом. Он побоялся впустить иностранца без бумаги с печатью.

Над головами у нас мелодично позванивали колокольчики, подвешенные на самой вершине белой ступы, у последнего кольца кладки под золоченой макушкой.

— Приятный звук, — сказал я.

— Они звенят даже при самом слабом ветре. Всегда звенят, — был ответ, и заведующий с удовольствием объяснил мне, что на такой большой высоте развешенные по кругу колокольчики непременно попадают в струи воздуха, даже если внизу безветрие.

— У вас внутри все цело? — спросил я, прощаясь.

Мы оба прекрасно знали, что творится сейчас в городе.

— Да, храм мы сохраняем, — отвечал он.

Высоко в воздухе пфвякивали колокольчики, доказывав справедливость его слов.

5 сентября. Пекин ставится загородными достопримечательностями, но сейчас до Них не доберешься. Обычные автобусы заняты хунвэйбинами, для остальных городской транспорт недоступен. Сегодня мы, советские стажеры, выбираемся на служебной машине посольства.

Загородные шоссе пустынны. Через час добираемся до подножия Западных гор — Сишань. Вход в храм Лазоревых оёла-коЪ — Биюньсы — сплошь заклеен листами дацзыбао.

Мы читаем, что храм закрыт для посетителей, Рядом громадный типографски отпечатанный лист постановления за подписью Чжоу Энь-лая. Согласно постановлению работники храма-музея сами объявляются хунвэйбинами и обязаны охранять храм от втор-; жения тех, кто «именует себя хунвэйбинами, а на самом деле сброд негодяев и воров». Чжоу Энь-лай заботится о добром име

ни погромщиков, а потому делает вид, что негодяи и воры вовсе не хунвэйбины, а кто-то другой.

Из бокового входа появляется пожилой человек в традиционной черной одежде, зато с красной повязкой на руке, что уже нечто новое, хунвэйбиновское.

— Осмотр прекращен, — объявляет он.

— В чем дело? Сохранился ли храм? Когда снова откроется? Кто вы сами? — засыпаем мы его вопросами.

Услышав, что мы хорошо знакомы с памятником, он грустно улыбается.

— Я смотритель музея, нас теперь сделали хунвэйбинами, чтобы мы имели авторитет. Иначе никто не слушается. Но нас здесь так мало, что мы можем поделать? Они врывались сотнями.

— А распоряжение премьера Чжоу?

— Слишком поздно, — сказал хранитель.

Редкая удача — поговорить с китайцем. Главное условие — чтобы никого рядом не было. Свидетелей они боятся, на людях не разговаривают. В глубине души большинство людей в Китае хорошо относится к нам. Годы дружбы народ не может забыть, но произвол — страшная сила. Само слово «советский» люди боятся произносить, не сопроводив это слово ругательством, обычно говорят уклончиво: северная страна-

Хранитель относительно спокоен потому, что вокруг пусто.

Точно следуя сказанному в Постановлении, он рассказал, что погромщики-де были «не настоящие хунвэйбины». Они ворвались в музей силой, били служащих, ломали изваяния, скалывали орнамент, разбивали сосуды.

— Всю утварь, которую можно было унести, хотя бы вчетвером, они унесли, — рассказывал он.— Наверное, хотят продать иностранцам и нажиться.

— Это грабеж?

— Да, грабеж. Было много бродяг, хулиганов и негодяев.

— Весь храм разгромлен?

— Все скульптуры в зданиях по главной оси.

Буддийские храмы Китая располагаются строго симметрично к центральной оси север — юг и сильно вытянуты в длину. Анфилада замкнутых двориков, в конце каждого — главная палата с центральным изваянием. Такая планировка символизирует вос

хождение на круги неба. Разрушения в зданиях по главной оси означали бы гибель всего ценного в рядовом храме, но здесь дело обстояло иначе. Главная ценность храма Лазоревых облаков, его всесветная известность и гордость — палата со статуями пятисот архатов — буддийских святых. Резные из дерева золоченые фигуры в натуральную величину прячутся в сложном лабиринте ходов.

— А что пятьсот архатов?

— Не пострадали. Не нашли их. Прошли мимо, потому что не знали, — с нескрываемой радостью говорит хранитель.

Я поздравляю его с удачей. Счастливый случай уберег, отвел руку погромщиков...

Но ведь разрушение продолжается, а в Китае не так уж много и осталось разрушать. После столетий войн и империалистического грабежа народная власть все семнадцать лет после победы разыскивала, собирала, инвентаризировала и реставрировала уцелевшие культурные ценности.

Заботливо собирались старинные рукописи и ксилографические издания, которыми пополняли ограбленные чанкайшистами государственные библиотеки. Несмотря на нехватку средств и экономию, проводились археологические раскопки, и вновь найденные научные ценности заполняли музейные залы, опустошенные японскими захватчиками и американскими перекупщиками. Реставрировались древние храмы и дворцы, восстанавливались фрески, был запрещен вывоз из страны памятников искусства и материальной культуры.

Я осматривал в свое время стоянку первобытного человека близ города Сиань. Раскоп обнесли кирпичной стеной и накрыли шатровой крышей —- получился оригинальный музей, в котором природные силы уже не угрожали открытому для глаз древнему поселению. И все музеи, выставки картин, собрания редкостей посещались. Народу впервые был открыт к ним доступ.

А теперь? Я вспомнил непомерно тяжелый замок на дверях исторического музея в Чжэнчжоу, навешенный «культурной революцией», вспомнил попытки пекинских хунвэйбинов разорить центральный исторический музей, который пришлось на всякий случай закрыть, все прочие бесчинства. Вандализм правит бал в Китае!

52