Вокруг света 1968-01, страница 42

ку инспектору, который начал вертеть е^ так и сяк в своих толстых пальцах.

— А почему — Биб?

— Это его прозвище. Детское имя. Я никогда не называю его так при чужих. От слова «bibe-гоп» ¹„. Когда я давал ему соску-

Оливье говорил монотонно.

— А кто это дядя Гедеон?

— Такого человека не существует.

Понимал ли он, что разговаривает с главой отдела особо тяжких преступлений, который занят расследованием убийства?

На помощь ему пришел брат:

— По правде сказать, дядя Гедеон у нас был, но он умер несколько лет назад. Один из братьев матери, эмигрировавший в Америку еще в молодости.

Оливье посмотрел на брата, словно хотел спросить его, стоит ли вдаваться во все эти частности.

— У нас в семье выработалась привычка вспоминать, в шутку конечно, о нашем богатом американском дядюшке и о той куче денег, которую он нам оставит в один прекрасный день.

— Он умер?

— Когда Франсуа было четыре года.

— Ей-богу, Андрэ... Стоит ли...

— Погоди. Инспектор хочет знать все... Брат продолжил эту семейную традицию, рассказывал сыну о нашем дяде Гедеоне, который в конце концов вырос в прямо-таки легендарную фигуру. Он служил превосходной темой для сказок на сон грядущий, и бог знает каких только приключений с ним не происходило. Само собой, он был сказочно богат, и когда однажды он вернется во Францию...

— Понятно... Он умер там, в Америке?

— В одной из больниц Кливленда. Тогда-то мы и узнали, что он служил гардеробщиком в ресторане. Было бы слишком жестоко рассказать мальчику об этом, так что легенда продолжала жить.

— Он верил?

На этот раз ответил Оливье:

— Мой брат полагал, что нет, что малыш раскусил правду, но просто не хотел портить игру. Я же всегда считал, что сын верил, и сейчас так считаю. Его товарищи ло школе, например, давным-давно уже перестали ве

¹ В i b е г о п — соска (франц.).

рить в Деда Мороза, а для него старик с бородой все еще был живым.

Этот разговор о сыне оживил Оливье, превратил его совсем в другого человека.

— Но вот что касается записки, которую он оставил, я ничего не могу взять в толк. Я спросил консьержку, не приходила ли телеграмма. Я подумал сначала, что Андрэ решил пошутить, разыграть нас, но потом решил, что нет, здесь что-то другое. Какая же это шутка — заставить ребенка по морозу ни свет ни заря мчаться на вокзал. Само собой, я полетел на Аустерлиц-кий вокзал. Там я сначала обежал все закоулки, потом стал просто прохаживаться — все ждал, когда же он появится... Андрэ, ты уверен, что с ним...

Он взглянул на план улиц и на коммутатор. Он отлично знал, что сюда сообщают о каждом происшествии.

— Его еще не перехватили, — сказал Андрэ. Около восьми часов он был в районе площади Звезды, но с тех пор мы полностью потеряли его след.

— У площади Звезды? Откуда ты знаешь?

— Долго рассказывать, но в двух словах дело вот в чем. Мы получили целую серию вызовов по тревоге — кто-то выбивал стекла на телефонных колонках. Эти колонки лежали на дуге, идущей от твоего дома к Триумфальной арке. У подножья самой последней колонки среди осколков стекла полиция нашла носовой платок в голубую клетку.

— У него есть такие...

— Начиная с восьми он не подал о себе никакой вести.

— Тогда я лучше вернусь на вокзал. Он обязательно придет туда, раз написал мне, чтобы я его там встретил...

Его удивило внезапное молчание, которым были встречены его последние слова. Он переводил взгляд с одного на другого в изумлении и тревоге:

— В чем дело?

Его брат смотрел в пол. Инспектор Сэлар прочистил горло, поколебался немного, затем спросил:

— Вы заходили этой ночью к своей теще?

Смысл вопроса дошел до него не сразу. Пустыми глазами он смотрел на инспектора. Внезапно он резко повернулся к брату, румянец выступил на его щеках, глаза горели.

— Андрэ! Ты мог предположить, что я...

Без всякого перехода его раздражение внезапно улеглось. Он подался вперед на своем стуле, обхватил голову ладонями и разразился рыданиями.

Чувствуя себя неловко, инспектор Сэлар глядел на Андрэ Лекёра, удивляясь его спокойствию и, быть может, даже недоумевая перед лицом этого бессердечия. Возможно, у самого Сэлара никогда не было брата. Андрэ знал характер Оливье с детства. И уже не в первый раз видел он этот срыв. В этот раз он даже испытывал нечто вроде облегчения, так как все могло быть значительно хуже. Он боялся как раз стадии крайнего раздражения и был рад, что она так быстро прошла. Если бы Оливье завелся, он здесь всех бы восстановил против себя.

Не так ли он терял и одну работу за другой? Неделями, целыми месяцами он бывал тише воды, ниже травы, мягкое, застенчивое существо, безропотно сносящее все унижения, пока однажды он не мог уже больше сдерживаться, и какой-нибудь пустяк, случайно оброненное слово, вздорное противоречие неожиданно воспламеняли его, обычно робкий, незаметный, он начинал вызывать всеобщее раздражение.

«Как же нам теперь быть?» — спрашивали глаза инспектора. В ответном взгляде Андрэ Лекёра он прочел: «Ждать».

Ждать пришлось недолго. Оливье кинул угрюмый взгляд на инспектора, затем снова спрятал лицо в ладонях.

В конце концов с видом горькой покорности судьбе он выпрямился и сказал с ноткой гордости:

— Давайте ваши вопросы. Я на все отвечу.

— В котором часу ночи вы пришли к мадам Файе?.. Впрочем, минуточку. Прежде всего: во сколько вы ушли из дому?

— В восемь вечера, как обычно, когда Франсуа улегся спать. Мы вместе поужинали. Потом он помог мне вымыть посуду.

— Вы говорили с ним о рождестве?

— Да. Я намекнул ему, что его ждет сюрприз.

— Настольный радиоприемник. Он давно его хотел?

— Очень давно. Понимаете, он ведь не играет на улице с другими мальчиками. Все сво

40