Вокруг света 1968-01, страница 70

Другие предпочитали солнечные Гавайи или теплые карибские воды. Несколько любителей приключений выбрали Японию. Если верить картам, ни один из двухсот пятидесяти солдат М не хотел попасть во Вьетнам.

Много вечеров прошло с тех пор, когда высокий офицер из отдела личного состава собрал М и раздал всем анкеты.

— Ол райт! — сказал он. — А теперь, кто хочет в Европу, путь напишет «Европа».

Он ничего не обещал.

— Кто хочет на Карибское море... Аляску, Гавайи, Японию, Корею, во Вьетнам...

Перебирая вторую колоду карт, майор Пульвер убедился, что в этом месяце есть вакансии только в Западную Германию и во Вьетнам. Мы забыли еще сказать, что в тот морозный день Пульвер взял с собой в Пентагон восьмилетнего сына. Чтобы удовлетворить любопытство ребенка, он показал ему карты и объяснил, что, кто хочет в Европу, отправится туда, и что во Вьетнам попадут лишь те солдаты, которые этого хотят. «А если он в Японию хочет?» — спросил мальчик. И майор ответил, что, хотя в этом месяце нет вакансий в эту милую страну гейш и цветущих вишен, он сделает для этого сопдата все, что в его силах. Он пошлет его во Вьетнам, так как тот, очевидно, интересуется вообще Востоком, и к тому же сможет остановиться в Японии на пути туда или обратно. «А если он на Гавайи хочет?» И Пульвер ответил: «То же самое».

В полдень М с волнением ждела в своей казарме прибытия капитана. Последний, ничего не подозревая, вел свою машину в противоположном направлении, к Нью-Йорку. Ха-ха! Ловко придумал старый Милитт, хитрюга сержант. Он просто заставил М надраиться до блеска, сыграв на авторитете капитана.

Он начал осмотр в два часа. В прекрасном настроении Милитт прошелся рукой по тумбочке первого солдата. Но тут-то он и уловил каким-то шестым чувством наличие той мерзости, истреблению которой он посвятил большую часть своей военной карьеры. С воплем «пыль!» он растопырил пальцы так широко, что мог бы ухватить баскетбольный мяч, и сунул их под нос несчастному владельцу тум

бочки, которого звали рядовой Скотти. «Пыль! Пыль! Пыль! Все в пыли! — кричал Милитт, перебегая от тумбочки к тумбочке и каждую подвергая испытанию кончиками пальцев. — Это подсудное дело. Вы не готовы к смотру! — вопил он.— Когда я был рядовым и офицер открывал мою тумбочку, ему приходилось надевать темные очки! И он говорил мне: «Ты далеко пойдешь». — Милитт никак не мог примириться с тем, что у М отсутствовала инициатива. Его приговор — никаких увольнительных в эту субботу.

М была на маневрах. Это значило жить в палатках и метаться по четырем квадратным милям мнимого поля битвы утром, днем и вечером в касках, с карабинами наготове, постигая, как вести себя в присутствии противника. М сидела в окопах и ждала «нападения». В винтовках у М запас _t холостых патронов. Расстреляв обойму, солдат должен был бодро прокричать: «Бац! Бац! Бац!»

Молодой лейтенант, чья молодцеватая манера говорить сделала бы его отличным инструктором бойскаутов, трусил от одного окопа к другому, по-отечески постукивая каждого по каске. «Эй там! — подбадривал он Скотти, хозяина пыльной тумбочки. — Я обнаружил твою позицию — и знаешь почему? Твой котелок. Я еще издали услышал, как он звякает. Наполни его чем-нибудь, — наставительно говорил лейтенант. — Положи туда листьев, хвои, пару рукавиц, туалетной бумаги, газет, ваты, телеграфную ленту, перья...» А Скотти внимательно слушал, стараясь запомнить все, что перечислял резвый лейтенант.

Лейтенант еще раз хлопнул его по каске и перебежал к другому солдату, Вильямсу, который всякий раз приходил в недоумение, когда армия выставляла перед ним очередное требование. «Ты, орел, держись пониже в окопе. Ничего не высовывай. Одну голову».

«Одну голову? Они это серьезно?» — думал Вильяме. Мыслимо ли, что из всего множества частей его тела армия требовала высовывать ту единственную, которая была наиболее чувствительна к вражескому огню. Неужели здравый смысл и служба настолько несовместимы? Ладонь

или локоть, если потребует долг, он еще может самоотверженно поднять над окопом. Но голову? «Если заметят — крышка», — думал он. Он предпочитал понадеж-нее укрыться и наблюдать, скажем через перископ, как идут события на ничейной земле.

Пока Вильяме раздумывал, мнимый враг атаковал. Сержант Чектоу крикнул в громкоговоритель: «Американцы, сдавайтесь! Не сдадитесь, поотрезаем вам пальцы к чертовой матери!»

Вечером в палатке был впервые поднят вопрос о Вьетнаме. Солдаты сидели, тесно сгрудившись вокруг пузатой печки. Ветер беспощадно раскачивал голую электрическую лампочку.

— Дверь закрывай! Ты что, в сарае родился? — проворчал солдат из Техаса, когда кто-то вошел.

— Он родился в пещере, поэтому и не закрывает дверь, — сказал другой.

А третий сказал:

— Это теперь так холодно, а целый год мы будем там, где даже ночью 60 градусов.

Тема эта редко поднималась во время маневров: Вьетнам был далеко. Последними словами в том разговоре стали слова Йошиоки, родившегося в Калифорнии в японской семье. Он знал от сержанта, что желтых во Вьетнам не посылают, так как другие солдаты могут принять их за вьетнамцев и выстрелить в них по ошибке. «Я туда не попаду. Я желтый», — объяснил он. И все опять заговорили о холоде. Нечего говорить, что Йошиока в анкете просил послать его в Японию — у него там была бабушка. Вильяме же просил Европу, где нет этих проклятых окопов.

«Нет, нет и нет!» — думал Де-миржин. Пусть его пытают, отдают под трибунал, расстреливают — все что угодно. Но стричься он не собирается! Нет! Его дружки, как сумасшедшие, вылетали от парикмахера, размахивая руками и взывая к богам: «Как я поеду домой в эту субботу!», или: «Как же я теперь женюсь!». Один только Демиржин сохранил человеческий облик. Он просто сказал: «Нет». Конечно, сержант мог силой засадить его в кресло парикмахера. С электрическим^ ножницами стрижка займет всего пятнадцать секунд. Но сержантам было предписано вежливо обращаться с военнослужащими, а

68