Вокруг света 1968-01, страница 71

тем более не вырывать у них из кармана кошелек, чтобы уплатить положенные профсоюзом парикмахеров 75 центов.

Так, Демиржин отвоевал свободу, а парикмахер лишился денег, которые он зарабатывал за четверть минуты.

Демиржин понимал, что завтра он будет выделяться, как дикобраз на тыквенном поле. Он воображал, как майор подойдет к нему и скажет: «Солдат, ты разве не знаешь, что в присутствии офицера положено снимать волосы?» Или что-нибудь в этом роде. Если такое произойдет, думал Демиржин, он не ручается за себя. Он крикнет майору нечто ужасное. Сердце его сжималось, когда он представлял себе, как сдирает с себя форму, бросает на пол оружие, с шумом опрокидывает тумбочку...

А почему бы нет? Если уж после этого его не выгонят из армии, значит ничто другое не поможет.

На следующее утро Демиржин стоял у своей зеленой тумбочки, готовясь встретить роковой вопрос майора, полный решимости дать волю своим природным наклонностям.

По правде говоря, майора не особенно прельщала перспектива осмотра М. Это была обязанность не из приятных. Каждому солдату, к которому он подойдет, полагалось бодро вскинуть винтовку со словами: «Сэр, рядовой такой-то, взвод такой-то!» Майор начал со Скотти. С ним все сошло гладко, Скотти все давалось легко. Но у второй тумбочки солдат независимо прокричал: «Сэр, рядовой Пендер! Третий взвод!» — и обрызгал майора слюной, которую пришлось так и оставить на лице. Майор считал, что не пристало офицеру, производящему осмотр, одетому по всей форме, постоянно утирать лицо платком... Наконец, он подошел к парню, чье искаженное лицо не предвещало приятного общения. Майор смиренно остановился возле него.

Казалось, прошли целые геологические эры, образовались каньоны, вымерли динозавры, прежде чем один из них нарушил тишину:

— Меня зовут майор Смолл.

Застигнутый врасплох, Демиржин шумно вздохнул и только после этого сказал:

— Сэр, рядовой Демиржин.

— Постарайтесь не забывать этого, — сказал майор и после

довал дальше, оставив Демиржи-на в расстроенных чувствах, а заодно и в армии.

Сто пять человек из М отправятся во Вьетнам. Почти половина. Когда пришел список имен, старший сержант Дохерти удалился в свой кабинет. Он пробежал глазами список, перескакивая с одного имени на другое. Потом вложил список в конверт и запечатал. Сунул его в стол, запер, а ключ положил в карман. Тут он сообразил, что не сможет вечно скрывать эту тайну, что настанет день, когда он должен будет сказать об этом своей роте. Он знал об истинных потерях во Вьетнаме. Он говорил про себя: «Если бы... если бы я мог сообщить им вместе с этим ка-кую-нибудь приятную новость...»

Тогда-то и осенила Дохерти необычайная идея. Все же он сможет кое-что сделать для этих юнцов из М. И он поспешил в соседний кабинет, .где изложил свою мысль капитану. Тот, в свою очередь, поделился ею с полковником. Полковник из осторожности переправил ее генералу. А внизу этой внушительной пирамиды терпеливо ждал Дохерти.

Тем временем у генерала были и другие дела. Самое неотложное из них — добиться, чтобы занятия по пехотному делу стали более эффективными. Он прочел лекцию полковникам и майорам на тему о том, что он понимает под словом «эффективный». Генерала звали Экман. Он сказал, что в классе не место для сержантов, которые только и умеют что: «Ать, два! Живот втянуть! Грудь вперед!» Сержант на занятиях должен спокойно беседовать, применять тесты, использовать примеры из бейсбола и баскетбола.

— Взгляните на меня, вот я держу руки в карманах, — говорил генерал, подавляя улыбку. — Кому-нибудь это мешает понять меня? Если так, я их выну из карманов.

И полковники довольно заулыбались. Возвратившись в свои кабинеты, они перефразировали это капитанам, те изложили это попроще лейтенантам, и, когда из этого сосуда мудрости вкусили сержанты, как раз те, что преподавали пехотное дело, в нем осталась лишь жалкая капля: «Будьте б>олее эффективными». В понимании сержантов это означало стоять «смирно» и орать еще громче.

Но был сержЪнт, который имел дерзость оставаться естественным. Это сорокалетний лысый балагур — сержант Фоули. Когда его не видели офицеры, он стоял у доски с руками в отвислых карманах. Говорил он старыми, грубыми словами, как говорят люди от земли. И не сводил при этом глаз с двери, чтобы какой-нибудь полковник или майор не застал его в такой позорной для солдата позе.

В этот снежный день он учил М очень важному делу: как ходить в ночной дозор.

— Если вам нужно проникнуть в интендантскую роту прачек, — начал он, улыбаясь, — можете ограничиться фонариками. Но если вы идете на роту стрелков, нужно предусмотреть каждую паршивую мелочь. Если у вас отказала винтовка, вы что же, так и будете стоять, выставив палец? Сами знаете, в каком виде вы вернетесь тогда в Штаты — в деревянном костюме. Если у вас нечем бить Чарли (а Чарли — это наш враг во Вьетнаме), вонзите ему палец прямо в глаз и вдавите его в затылок!

Фоули давал эти указания улыбаясь. Смешно было вцепиться в глаза, не будучи даже друг другу представленными. Так подумали бы Свифт или Брехт. Но ведь Фоули и не собирался вести общие разговоры о целесообразности войны. Он только учил, как себя вести на войне.

Сидя на холодной скамье, один из учеников Фоули жадно впитывал каждое его слово — его звали Руссо. Маленький, круглый, с горящими глазами, он, как современный Дон-Кихот, стал жертвой поздних передач по телевизору. Прибавив себе лет, он вступил в армию в шестнадцать. Слушая Фоули, он то и дело шептал что-то героическое. Рядом с ним два солдата постарше играли в «крестики — нолики».

В пятницу, после завтрака М выстроилась на улице на церемонию поднятия флага. Когда отзвучала музыка, Дохерти опустил руку и, повернувшись к роте, бросил:

— Вольно! — И затем: — Вот список личного состава, получившего назначение во Вьетнам. Те, чьи имена я назову, могут идти в комнату отдыха.

Так М узнала свою судьбу.

Демиржин пошел звонить домой.

— Джириер, — сказал он своему младшему брату, засовывая

69