Вокруг света 1968-02, страница 81

дыхание клубами вырывалось у него изо рта, как из трубы океанского лайнера, и оседало изморозью на кустах и деревьях вокруг, потому что дело было в конце ноября и стояли холода. С самого начала Поль обогнал учителя на несколько миль, но так разогнался, что уж не мог остановиться, и несся то вверх на холм, то вниз по склону холма в долину, пока не добежал до залива Святого Лаврентия.

Тут он остановился и перевел дыхание, но было уже поздно — облачка изморози обозначили дорогу, по которой он удирал от учителя, и с тех пор в холодные ноябрьские дни полоса колючей и густой изморози висит над всем мейнским побережьем. Иногда она сползает к морю, и тогда ее зовут туманом. Он висит шапками, цепляясь за громадные айсберги. Большие корабли, заблудившись в этом тумане, сбиваются с курса и, случается, налетают на скалы и айсберги, как налетел «Титаник».

Спору нет, Поль был слишком рослым для своего возраста, но совсем не увальнем, как другие не по годам крупные дети. Наоборот, он был так ловок, что мог изловить белку под стрехой сарая, или, стоя посреди комнаты, мог подпрыгнуть и оставить на потолке отпечатки обеих ног. Старые логгеры с Мейна рассказывают, что Поль мог задуть свечу и улечься на койку, прежде чем в хижине становилось темно.

А уж лесорубом он был первостатейным с самого начала. Да и чему тут удивляться: рассказывают, что еще младенцем он точил зубки о старую ольху и гонял плоты вниз по Кеннебеку, не сносив еще и первой пары штанов. Когда Поль Буньян впервые начал работать в Онтарио у своего дяди, он был еще совсем мальчишкой, сопляком, но настолько крупнее, проворнее и сильнее всех во всем лагере, что ему давали работу, которая была не под силу любому другому логгеру. Так ему велели открывать новый день. Рано поутру кухарка посылала его с топором к Голубым горам, чтобы там в лесу прорубить дорогу новому дню. Поль успевал смотаться туда и обратно и созвать лог-геров к завтраку, прежде чем дневной свет добирался до их лагеря. А еще Поля заставили дуть в рог, сзывая логгеров к обеду. Он трубил с такой силой, что логгеры, которые валили лес на далеких делянках, влетали в лагерь верхом на эхе.

Мне не в диковинку, что бы там ни рассказывали о Поле. Хотите — не хотите, а уж он должен был быть таким здоровым ребенком, если из него получился такой логгер. Что он был отменным логгером, тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить. И сдается мне, никому и в голову не придет такая чушь, будто жил на свете еще хоть один такой логгер, как Поль Буньян.

Я и сам еще хорошо помню старые времена, когда мы валили корабельный лес для английской торговой компании. Поль выходил на делянку один, опередив всех этак на километр, и начинал стесывать деревья. Любую лесину он зачищал с четырех ударов — по одному с каждой стороны. Поработает он с полчаса — и вот деревья стоят уже белые м голенькие, как новорожденные. Тогда Поль вкладывал топор в сплетенную из лесных трав пращу и раскручивал ее вокруг себя. Так он валил лес по трети акра за раз, а потом привязывал к бревнам своего Большого Голубого Быка и волоком тащил их к реке. Оттуда они плыли вниз, к большим городам — плот в двадцать километров длиной, весь из тесаной белой древесины.

Известное дело, квадратный лес всегда плывет на ребре, так что хлебнешь горя, пока научишься держаться на бревнах, как держались мы в старое доброе времечко, когда сплавляли этот лес по Оттаве-реке. Да еще англичане, что покупали наш лес, были ох какой ушлый народ, — им, видишь, нужен лес, чтобы на нем не было ни царапины, ни сучка, ни задоринки, ничего! Но Поль тоже не лыком шит. Вот и удумал он одну штуку: велел нам всем сбить подковки с ботинок и загнать их прямо в бревна, а самим на сплаве ходить в деревянных башмаках, так что на дереве не оставалось никаких царапин.

Я работал с Полем много лет подряд, и, должен сказать, славные это были денечки. Теперь не то. Тогда деревья стояли сплошной стеной, да такие высокие и толстенные, что смотреть можно было только прямо вверх, задрав голову, и виден тогда был лишь клочок голубого неба в вышине, и слышно тогда было лишь верещание белок и лай песцов да еще визг пилы нашего брата логгера и уханье наших топоров; и пахло тогда лишь хвоей, смолой и опаленными солнцем сосновыми стволами. Тогда люди умели показать, на что они годятся. Да и то верно — разве развернешься на убогих порубках, где приходится работать сейчас, где между бесконечных пней ютятся чахлые деревца да одиноко торчат полуобгоревшие голые стволы? В таких лесах какая уж работа — так, одна маета.

Перевел с английского А. РОЗЕНЦВЕЙГ

79