Вокруг света 1968-05, страница 77

Но довольно! Месть моя не должна более тебя связывать.

— Я не оставлю тебя, Энн, — произнес я, не скрывая страсти.

— Ты должен. Если б я встретила тебя раньше, чем Кита, кто знает... — Ее пальцы коснулись губ моих нежным сестринским прикосновением, -и печаль легла тенью на ее лицо. — Слишком поздно. Я уже чувствую дыханье ада: теперь одна живая кровь может меня напоить.

Я покачал головой и тихо сказал:

— Энн, я пойду с тобой. Я проведу тебя сквозь ночную темень к дому.

За стенами собора было холодно, и морозный воздух пощипывал кожу тысячью мелких укусов. Тяжелый туман поднимался с реки, подгоняемый жадным молодым ветром, и окутывал все вокруг. Въедливые запахи чумы набросились на нас; из удушливого дымного облака то и дело долетал стук копыт, когда мимо проезжал обоз с трупами. Он поминутно останавливался, погонщик соскакивал с телеги и железными щипцами выволакивал распростертое тело из зловонной трясины сточных канав.

В водовороте тумана на Доу-гейт Хилл вырисовывался дом сапожника, где в прошлом году сгинул в пучине безвременья Роб Грин. Энн прервала мои раздумья.

— Наверное, уже било полночь — луна зашла, а в это время она заходит в полночь. Наступает час ведьм и колдунов, да и в моей душе, где жаворонки могли бы петь, кричат филины. Оставь меня.

— Здесь? Сейчас? Нет, невозможно, Энн.

Мы подошли к Коулд Харбор, где преступники дерзко смеются над потугами английского закона и где смрадные трущобы лелеют все известные и неизвестные миру пороки.

— Да, здесь, сейчас, — прошептала она. — Ночь скроет меня даже от собственного взгляда. Здесь я жива лишь одной надеждой однажды заманить Уолшин-гема в ловушку, из которой нет спасения, и посмотреть, как пятками брыкнет он небо и как разверзнется его душа, черная, как ад.

Она повела меня вдоль узкого прохода. Невидимые крысы копошились и попискивали в темноте, и ноги скользили по зловонной грязш Внезапно перед нами возник силуэт человека; оружие

сверкнуло холодным блеском в его руке.

— Назад, сюда!

Слишком поздно. Две другие фигуры выдвинулись из темноты за нашими спинами. Блеснула обнаженная сталь, чиркнула о камень шпора. Страх за собственные грехи лишил меня способности двигаться, я не мог вытащить из ножен мое оружие. Вот так раздумье делает нас трусами. Один из них крикнул:

— Убирайся с миром, нам нужна только женщина.

Но я узнал этот голос, и гнев проснулся во мне.

— В сапогах и шпорах — Роб Поули?

Я видел, как при этом имени лицо Энн исказилось.

— Вам троим пришлось изрядно поболтаться в седлах сегодня вечером — до Скэдбери Парк путь неблизкий, а?

— Ах, ты узнал нас, актер? Тогда от наших рук умрете вы оба.

— Коль ад и сатана своему изменят слову.

Оружие мое взметнулось, как из-под камня потревоженная змея, я едва успел отбить удар Поули.

— Ну как, пузан, — вскричал я, — что ты теперь скажешь?

Стоило ему чуть отступить, и Энн Пейдж рванулась мимо меня с поднятым стилетом.

— Убийца! Из всех стервятников, что ведомы земле, ты — самый мерзкий.

Его рапира вылетела вперед и, пронзив ее насквозь, показалась из спины. Энн повалилась набок. Перед тем, как он высвободил свой клинок, я мог нанести удар, но промедлил, ибо никогда прежде не поднимал свой меч во гне

ве. Он поставил ногу ей на шею и рывком вытащил лезвие.

— Зайдите сбоку! — проревел он Скиерсу и Фрайзеру. — Дайте ему открыться. Живым он отсюда не уйдет.

Но молодая кровь уже бурлила во мне, а, как все актеры, я весьма неплох в искусстве фехтования. Отбив выпад Скиерса, я крикнул:

— Пока кровь Энн еще не смыта и дымится на руках твоих, убийца, на, получай! — и, сделав выпад, с такой силой пронзил его танцующую тень прямо в глотку, что высек искры из камня позади головы. И тут же рывком освободил рапиру. Кинжалом я отбил удар Фрайзера, потом закрылся, сделал выпад, парировал, опять выпад — рука моя длиннее на целый метр закаленной стали. — Все это шутки... для хорошего актера... Так... Так... В сердце! Фрайзер зашатался, как пьяный, и повалился навзничь, закрывая руками проколотую грудь; а где же Поули? Огнем мне обожгло руку, и моя рапира со звоном покатилась по камням. Пальцы, толстые и липкие, как берлинская колбаса, сомкнулись на моем горле. Он попытался оттолкнуть меня, чтобы достать потом длинным жалом своего клинка.

— Как поживаешь, братец? — Он издал торжествующий рык. — Не сдох еще, честняга-дурачок?

Моя голова шла кругом, я задыхался. Еще мгновение, и его клинок... но тут я дотянулся кинжалом до его брюха.

— Что ж замолчал ты,. Каин? Ставлю золотой — мертв!

Тишина. Звон капели. Кровь струится у меня между пальцев. Перед глазами кружится, кру

75