Вокруг света 1968-08, страница 50

АсУРШЬ

s утрешеж

°Н666

ЮРИЙ яощиц

Он ходил от человека к человеку, от села к селу, этот странствующий мудрец, сказавший однажды:

«Всяк должен узнать свой народ и в народе себя».

Он уходил в жизнь по дорогам, взрытым колесами крестьянских телег. В ту жизнь, что «живет тогда, когда мысль наша, любя истину, любит выследить тропинки ея и, встретив око ея, торжествует и веселится сим незаходимым светом».

И его уход из мира придворных интриг, помещичьего самодурства и церковной затхлости был своеобразным протестом против всего крепостного строя.

Слава — истинная, народная слава — нашла его, а его мысли, оброненные в какой-нибудь захолустной корчме, или песня, спетая в тени придорожного явора, или письмо, отосланное старому приятелю, — все это стало в конце концов фактом народной памяти, заповедной страницей украинской культуры.

В наше время на Украине тепло отмечаются памятные даты, связанные с его именем. А в село, где провел он свои последние дни, приезжают ежегодно тысячи людей, чтобы положить цветы на щербатый мрамор могильной плиты, где выбито: <гГригорий Саввич Сковорода. Украинский философ. Родился 1722, скончался 29 окт. 1794».

Зозьмите вот эти деньги. Они понадобятся в дороге, — сказал Ковалин-ский Григорию Саввичу перед тем, как им обняться.

Но старик, глянув на пакет, скривил губы, печально усмехнулся.

— Лишнее, лишнее, — отвел он руку Михаила. Бели он возьмет деньги, значит, боится предстоящего пути. Нет, он всегда надеялся на себя и сейчас надеется.

То, что беспокоило его все последние годы, он успел сделать, и теперь ему легко и спокойно. Он все-таки собрался к Михаилу, преодолел этот безумный для больного старика путь от Харькова до Орла, увидел своего любимого ученика, обласкал его, утешил, и теперь, к обратной дороге, он спокоен и слаб, как осенняя пчела, которая устала шевелить лапками.

Они встретились после почти двадцатилетней разлуки — учитель и ученик, встретились как отец с сыном. По вечерам они беседовали при свечах и заново привыкали друг к другу. И кто бы из недоброжелателей узнал теперь Сковороду, того самого, что от всех бежит, со всеми черств и высокомерен! Где он, хмурый гордец, суровый недотрога? Неужели это он зали

вается смехом, как нашаливший божок любви — Эрот?

Григорий Саввич обычно так говорит о мальчике — крылатом стрелке из лука: разве великан Атлас поддерживает Землю на плечах, а не этот вот карапуз? Силач никогда не удержит ее долго. Сила тут слаба. А вот маленький бог любви держит на плечах не только Землю — всю вселенную нашу. Только любовью она навеки удержится...

Вот и в их сердца — учителя и ученика — вонзилось когда-то по щекочущему острию. Они несколько лет жили но соседству в одном городе и почти каждый день встречались то на улице, то в классе коллегиума, то на загородной прогулке. Но и этих встреч было им мало. И они писали другу другу с одной улицы на другую письма и стихи на латыни, на раскаленном языке Вергилия и Катулла.

И тут были самые главные заветы Сковороды — заветы высокой дружбы и любви, которую не могут смутить ни разлука, ни сплетня, ни сама смерть...

Они сидели теперь рядом, беседовали при свечах.

Григорий Саввич привез Кова-линскому многие свои рукописные тетради. Пусть они присоединятся к тому, что уже есть у

Михаила. Стихи, басни, философские диалоги, переводы из Цицерона и Плутарха. Он сумеет их сохранить.

А теперь в путь...

— Может, почитаешь когда, — сказал старый человек при расставании. — А за деньги спасибо. Но не возьму. Лишнее, лишнее-

Непогода караулила его на дороге. Добравшись из деревни Ковалинского в Орел, он пошел далее на Курск, нахохленный и в своей темной одежде похожий на промокшую птицу. И хорошо, что в Курске оказался у него старый приятель, у которого можно было хоть немного переждать непогоду. Дождь сеял мелко и мусорно днем и ночью, и так было несколько суток подряд. Григорий Саввич забеспокоился. Исчезла его недавняя веселость, и не было сил для подтрунивания над самим собой, — может быть, это его больше всего и беспокоило.

Но лишь дождевая завеса пошла рваться на клоки, лишь засверкали под солнцем зловещие, изуродованные колеями дороги, он захлопотал, засуетился и, распрощавшись с хозяином еще спешнее, чем недавно с Ковалин-ским, убежал.

48

I