Вокруг света 1968-10, страница 79

Свинью, выбранную для пиршества, за несколько дней до праздника загоняют в маленькую — не повернешься — хижину и кормят доотвала. Утром в день торжества отец невесты убивает свинью ударом копья. А тем временем в глубокой яме перед «мужским домом» полыхает огонь. Когда дрова прогорят и останутся лишь жаркие уголья, туда набросают банановых листьев, положат целую тушу, прикроют сверху теми же листьями и засыплют землей.

Тем временем люди занимаются своим туалетом: раскрашивают лица, тщательно выщипывают волоски на подбородке, плетут из травы браслеты.

Зажаренную тушу несут, привязав к шесту, родственники невесты. Они обходят всю деревню и у каждой хижины объявляют о свадьбе, а люди выходят из хижин и идут за ними. Они бьют в барабаны, дудят в раковины: «Свадьба! У нас сегодня свадьба!»

хотелось закричать о контрасте между ее детским лицом, всей фигурой и теми событиями, в которые она оказалась вовлечена. Глядя на ее руки, беспомощно отталкивавшие обнаженные плечи мужчин, я вспомнил, что конец детства — вопрос не только возраста. Это еще и кульминационный пункт медленного, но неизбежного процесса, во время которого шаг за шагом без предупреждения защитные реакции ребенка рушатся перед лицом требований, которые он не может игнорировать. Именно эта детская беспомощность, беззащитность начинает, вдруг встав из прошлого, щемить сердце болью и нежностью.

Мужчины торопливо заканчивали последние приготовления, поднимая на свои плечи носилки с тушами и распределяя среди женщин сумки с внутренностями — подарки Таровы ее новым родственникам. .Тарова перестала сопротивляться чужим рукам и стояла в своей новой одежде, прислонившись спиной к колышку, маленькая фигура, как бы символ покинутости. Умащенные жиром, ее кожа и волосы блестели, как темная вода, и были идеальным фоном для многочисленных ниток красных и желтых бус, образовавших петлю ниже пояса. Над диадемой из изумрудных жуков на ее лбу раскачивались два великолепных пера райской птицы, золотые ливни немыслимой красоты, от которых, казалось, светился сам воздух. Крикливая праздничность украшений резала глаз рядом с ее испуганным, горестным лицом. Приглашающе намасленная кожа и гордо развевающиеся перья настолько не соответствовали ее настроению, были неестественными и оскорбительными.

Кто-то посадил Тарову на плечи Намури. Вцепившись в его волосы, чтобы не упасть, когда он встал с колен, она поднялась в вечерний свет, неустойчиво покачиваясь над толпой, в то время как великолепные перья геральдическими птицами порхали вокруг ее головы. Только секунду или две можно было впитывать в себя красоту этой картины. Намури почти сразу же двинулся в путь быстрыми, подпрыгивающими шагами и скрылся в темноте деревьев под громкий, проникавший в душу хор горестных криков.

И похоронный звук этих голосов под деревьями Гохайяки сопровождал их путь к гама...

Перевел с английского В. ГРИГОРЬЕВ

77