Вокруг света 1969-02, страница 38

Думал об артелях, которые надо сколотить из сибирских мужиков и беглых каторжников, о провизии, о теплых землянках, о многом другом, необходимом для жизни в необжитых местах. Но как вывозить курейский графит?

Можно санным путем. На оленях, на собаках, потом на лошадях через всю Сибирь, через Уральские горы и дальше — за границу. Дорогой и долгий путь. Но есть и другой. Это путь на кораблях по Енисею, Карскому, Баренцеву, Белому морям — самый короткий, выгодный Северный морской путь. Но никто из капитанов еще не проходил этим путем.

Чтобы вдохновить капитанов, Сидоров объявил крупную денежную награду тому, кто первым пройдет в Енисей.

Знаменитый капитан Норден-шельд принял предложение. На парусной шхуне «Провен» он достиг Енисейского залива. Шхуна вернулась в Европу, а сам Нор-деншельд на лодке поднялся вверх по реке до Енисейска.

Сидоров продолжал искать капитанов, которые смогли бы совершать постоянные рейсы Северным морским путем, и с этой целью выехал в Европу. Он побывал в портах Англии и Скандинавии, познакомился со многими мореплавателями.

Английский капитан Виггинс сдался на его уговоры. На шхуне «Темза» Виггинс в одну навигацию достиг Енисейского залива, прошел тысячу верст по реке и добрался до курейского графита.

Норденшельд и Виггинс проложили морскую дорогу к великой сибирской реке. Сидоров решил строить корабли, чтобы вывозить графит в Европу.

Так был построен клипер «Северное сияние».

Над Енисеем мела ранняя метель, кидая вместе со снегом красную березовую листву. Зарываясь в гривастые мутные волны, черпая бортами воду, «Северное сияние» неслось вниз по реке. Сибирские плотники и рыбаки еще не видели северных морей, но с Енисеем справлялись неплохо. На капитанском мостике покуривал короткую трубочку Шваненберг. Все складывалось хорошо — клипер, груженный графитом, борзо шел к Енисейскому заливу.

Енисей становился морем, ветер крепчал, снежные тучи опустились к самой воде...

Нумелин снял нагар с чадящего фитиля, почесал карандашом грязную бороду, перечитал запись в дневнике: «Прошло уже шестьдесят дней с той поры, как капитан Шваненберг покинул свое судно. В Енисейском заливе полярная ночь, мороз достиг пятидесяти градусов. Провианта хватит только до нового года: охоты по-прежнему никакой. Рыбалки — тоже. Клипер замело снегом, на палубе двухаршинной толщины лед. Мои товарищи совсем пали духом...»

Коптилка воняла тюленьим жиром, жидкое пламя смутно освещало землянку. Нары, сколоченные из плавника, были покрыты рухлядью, в камельке из дикого камня дотлевали дрова. Графитовые глыбы у стен заменяли стол и стулья, по углам громоздились заиндевелые ящики и мешки.

— Скверно, скверно! Очень скверно, — повторял про себя Нумелин, откладывая дневник. — Матрос Чесноков, судовой фельдшер, на грани безумия, остальные больны цингой. Ежели заболею я — пропадем! — Нумелин не испытывал ни страха, ни жалости к самому себе. То, что случилось с «Северным сиянием», больше не воспламеняло его сердце яростью. Лишь когда он оставался один, возникали разорванные трагические картины: снежная буря сокрушает клипер, сорваны последние паруса, поврежден руль, смыты волнами тысячи пудов груза...

Зябкое оранжевое солнце повисло над горизонтом, небо приобрело зловещий вишневый цвет, чернеет в белых плешинах льдин гладь Енисейского залива, а на ней — силуэты Бреховских островов. Клипер зажат льдинами.

— Что теперь делать, штурман?

— Готовиться к зимовке, капитан.

— Зимовать здесь невозможно!

— А все же придется...

— С матросами, не знающими, что такое полярная ночь?

— Я предупреждал вас, капитан...

Нумелин повернул голову к двери, прислушиваясь. Дверь землянки потрескивала от мороза, слабо посвистывал ветер. Нумелин вспомнил свой последний разговор с капитаном Шваненбергом.

— Я решил вернуться в Енисейск и оставляю вас старшим, господин Нумелин. В Енисейске соберу спасательную команду и вернусь за вами, — сказал Шваненберг.

— Как же вы уйдете, капитан?

— Я на шлюпке поднимусь до Енисейска. Часть матросов возьму с собой, для охраны полузатонувшего клипера достаточно пяти человек. Вместе с вами...

— Как вам угодно, капитан.

— Ждите меня через месяц, самое позднее через полтора.

Штурман пошевелил в камельке угли: в пепле заиграли синие огоньки. Нумелин склонился над камельком. «Через месяц»... Штурман не верил, что капитан Шваненберг сможет вернуться за ними, хотя смутная надежда все же не покидала его. «Не может капитан бросить нас на произвол судьбы».

За дверью послышались скрипучие шаги: в землянку ворвались клубы морозного пара. Закуржа-велый с головы до ног, вошел фельдшер Чесноков. Присел на графитовую глыбу, уронил голову на красные, будто обваренные кипятком, ладони.

— Поймали что-нибудь?

— Нет рыбы, пропади она пропадом!

— А где ребята?

— А где им быть — у проруби коченеют.

— Почему же ты ушел?

— Сил моих больше нету. — Фельдшер поднял на штурмана воспаленные, блуждающие и злые глаза. — Нет моих сил, а пропадать здесь не хочу. Отпусти ты меня, ради Христа. Я на брюхе поползу в Енисейск. Отпусти, а? И на зимовке одним ртом меньше станет. А, ведь...

— Дурак ты, Федор! Один ты погибнешь. Бог даст, перезимуем, а весной и воробьи чирикают веселее, — как можно мягче, стараясь шуткой приободрить фельдшера, ответил Нумелин.

Чесноков стал скручивать цигарку, махорочная крупка сыпалась на колени. Нумелин тоже закурил. Минуту они курили, потом Чесноков сказал:

— Не пускаешь одного — айдате всей артелью.

— С больными товарищами?

— Доплетемся как-нибудь.

— Без провианта? Без собак? Да ты совсем рехнулся. Я требую от тебя — прекрати болтовню. Думай про себя, что хочешь, а Дикарева, а Каблукова, а Рынди-на не сбивай с панталыку. В противном случае...

— Что в противном случае? Начал — договаривай. Что, что, что? — вскочил Чесноков. — Ты мне грозить вздумал! — Фельдшер похабно выругался.

Нумелин взял его за плечи, ото

36