Вокруг света 1969-04, страница 28ним стрелять из-за кустов. Стрелял-то Сэм, но могилу Джабекера так и не нашли, не было могилы. На следующее утро, завтракая с братом, мальчик глянул в окно и увидел Сэма (а никогда он раньше не подходил к их дому — только до кузницы, и ни шагу дальше). Мальчик даже перестал жевать. Потом за дверью послышались голоса, дверь отворилась, и вошел Сэм, держа свою шапку в руках, но не постучавшись, сделал шаг, чтоб закрыть дверь, остановился и стоял, не глядя на них — индеец чикессо в одежде негра, — смотрел куда-то поверх их голов, вдаль, будто даже сквозь стены комнаты. — Хочу уйти, — проговорил Сэм. — В Большой Каньон — там буду жить. — В каньоне жить? — спросил Маккаслин. — В вашем и майора де Спейна лагере. Присмотрю за домом, пока вас нет. А хотите — построю жилье отдельно, чтобы в доме не жить, мне все равно. — А как же с Айком? — спросил Маккаслин. — Без него-то ты как? Возьмешь с собой? Но Сэм все так же не смотрел на них, все так же стоял посредине комнаты, и по лицу его ничего нельзя было угадать — только возраст, да и то по улыбке. — Отпустите, — сказал он. — Хочу уйти. — Иди, — спокойно сказал Маккаслин. — Я договорюсь с майором де Спейном. Ты когда, скоро собирался отправиться? — Сейчас, — сказал Сэм. Повернулся и ушел. И все. Мальчику тогда было девять лет, и ему казалось совершенно естественным, что никто, даже его двоюродный брат, никогда и ни в чем не перечил Сэму, и мальчик понимал: ему уже девять, и было достаточно ночей в лесу, и Сэм теперь может уйти безболезненно, и это временно, и оба знали: то, к чему Сэм готовил его всю жизнь, приближается, мальчик возмужал и призван, — они договорились еще прошлым летом, слушая заливистый гон в долине, сидя под яростными августовскими звездами, и тот разговор — ночью, в лесу, — был предзнаменованием, предсказанием сегодняшнего. «Я тебя выучил, — говорил Сэм, — ты знаешь охоту, понял лес, вырос, готов для Большого Каньона, справишься, сможешь — иди хоть на медведя. Промысловое, охотницкое дело. Мужское. Через год тебе десять — возраст, время становиться человеком, и выдюжишь, знаю. Отец (Сэм издавна говорил «отец», раньше чем мальчик стал сиротой,- раньше чем опекунство Эдмондса Маккаслина, родственника, главы семьи, но не рода, превратилось в отцовство по прямой линии: двоюродный брат, предпоследний в роду, стал не только родоначальником и праотцем, но родным отцом по крови и духу) обещал взять тебя с нами, пора». И мальчик понимал, почему Сэм уходит, — выучил. Да, но почему так рано? В марте, за шесть месяцев до охоты? — Ну вот, говорят, Джабекер умер, — сказал мальчик, — а Сэм почему-то уходит, а у него и близких осталось — мы, а мы поедем в Большой Каньон только через полгода. Почему так? — А может, он знаешь чего хочет? — ответил Маккаслин. — От тебя отдохнуть. Ну, это он знал, привык. Иногда взрослых не надо слушать. Говорят — а ты не обращай внимания. Как Маккаслин сейчас или вот Сэм — с этими его разговорами о Большом Каньоне. Ясное дело, он будет там жить. Не мотаться же ему все время туда да сюда: раз поехал и будет их ждать. Сам же и говорил, что всему выучил. Выучил, и поехал, и будет их ждать. Все правильно. Лето, и потом заморозки — хрусткие такие дни, а потом ноябрь, и они с Маккаслином поедут в фургоне — холод, но они едут — и потом охота, а не детские игрушки, и он стреляет — и вот она, кровь: настоящая, зверья, и он теперь охотник, мужчина, а не мальчик, и никаких тебе учебных кроликов да опоссумов, и Сэм с ними, а потом вернется, и снова поедет, и будет зима, и разговоры о прошлых охотах у огня, и о будущих — охотничьи, мужские разговоры. Ну, а Сэм отправился, ушел. И пожитков у него было — за раз унести. Отказался от фургона (Маккаслин предлагал), даже и верхового мула не взял. Никто и не видел, как он уходил. Просто однажды настало утро, а Сэма нет, и опустела хижина (хоть в ней и раньше не много всего было), освободилась, стояла никому не нужная, так же как кузница, — осиротевшая, брошенная... Но вот пришел, наконец, и ноябрь, и мальчик с Маккаслином забрались в фургон, и вместе с Джимом подъехали к Джефферсону, и там их ждали майор де Спейн, и генерал Компсон, и Вальтер Юэл, и Бун, и дядюшка Эш, повар, и еще один фургон, и легкий шарабан, в котором поедет он и Маккаслин, и майор де Спейн, и генерал Компсон. И Сэм ждал их приезда в лагере. И если он радовался встрече, то про себя. И если горевал, что они уезжают — потом, после охоты, через две недели, — то он и тут не показал виду. И не вернулся. И мальчик возвращался один. Осиротевший и одинокий — в фамильные владения, к мальчишеской своей доле и учебным кроликам, — на одиннадцать месяцев: до следующей охоты. Но дыхание леса уже коснулось его души — только коснулось (слишком мал был срок), и все же мальчик увозил его с собой; не чувство страха, или ощущение опасности, или личной враждебности дремучих сил, но первозданное преклонение перед заповедной мощью: перед мудрым, непостижимым и необъятным исполином, допускающим гнома в свои владения — причаститься, пролить настоящую кровь. А потом снова наступал ноябрь. И Сэм каждое утро выводил мальчика и определял место — подстаивать зверя, и выбирал место пустое и недобычливое, потому что мальчику было только десять, потом одиннадцать, потом двенадцать. И он ни разу даже не видел оленя. Но каждый день они выходили на гон — Сэм стоял без ружья, чуть сзади мальчика, так же как и тогда, когда в восемь лет мальчик убил своего первого кролика, — выходили в редеющую мглу рассвета, и ждали, и слушали, и иногда гон прокатывался рядом, густой и хлесткий, но всегда невидимый, и однажды рявкнула Бунова двустволка, из которой он никогда еще и никого не убил, разве что белку, сидящую на месте, да глухо стукнула винтовка Юэла, — тут уж можно было не сомневаться, не ждать рога: Юэл не мазал. — Не придется мне, видно, стрелять, — говорил мальчик, — и никогда я, наверно, никого не убыо. — Придется, — отвечал ему Сэм, — жди. Будешь охотником. Мужчиной. Жди. Но Сэм теперь всегда оставался в лагере. Доедет, бывало, в фургоне до шоссе, возьмет верховых лошадей и вернется. Так они и двигались: мужчины верхом, а дядюшка Эш, мальчик и Джим — с Сэмом, в фургоне, наполненном добычей: мясом, 26 |