Вокруг света 1969-04, страница 29

рогами, головами зверей, лагерным барахлом, охотничьей оснасткой, и фургон валко нырял в ухабах, игрушечный среди огромных дубов и кипарисов, и по бокам дороги дремучее мелколесье уползало назад и нескончаемо надвигалось, а по-над ним высилась заповедная чаща, отметившая мальчика своим диким дыханием, наступала и снисходительно смыкалась над фургоном, недоступная, но не враждебная, просто безразличная к крохотным существам, барахтающимся внизу, потому что даже Вальтер, и майор де Спейн, и генерал Компсон, не раз бравшие и оленя и медведя, казались не опасными, беззащитными и слабыми рядом с этой первобытной и глухоманной мощью — непроницаемой, непомерной, безликой и безразличной.

Потом они выдирались, выползали из чащи, лес обрывался, отступал, как стена, с маленькой прорубленной в ней дверью — дорогой, и открывались распростертые под мутным дождем тощие поля, домишки, заборы — там, где человек, вгрызаясь в леса, отхватил себе часть их вековечных владений, и стена удалялась, непроницаемая, неприступная, непомерная в неверном и сером сумраке, и дверь, через которую они только что продрались, вернее — протиснулись, захлопывалась и исчезала.

И тут их обычно поджидал шарабан, и майор де Спейн, генерал Компсон, Маккаслин, Вальтер и Бун спешивались, и Сэм садился на одну из лошадей и уезжал, ведя других в поводу, и мальчик провожал его взглядом до стены, высокой и таинственной, и Сэм удалялся, и с каждым шагом становился все меньше, и он никогда не оглядывался назад. Потом он скрывался, и мальчик верил (и считал, что и Маккаслин думает так же), что Сэм возвращается к своему уединению, и даже больше — к своему одиночеству.

II

И вот — свершилось. Он пролил кровь, и Сэм Фазерс совершил обряд посвящения, и мальчик превратился в охотника, мужчину. Это случилось в последнее утро. Днем они свернули лагерь и уехали — майор де Спейн, генерал Компсон, Бун Хоггенбек и Маккаслин верхом, а он, Вальтер, негры и Сэм — в фургоне, вместе с добычей мальчика: шкурой и рогами его оленя. Может быть, там были и другие трофеи (и точно, были) — он их не видел, все еще оставался наедине с Сэмом: они и лес, как утром — одни. Фургон мотало и трясло на ухабах, отступали, сдвигались и непрерывно наползали стены мелколесья по бокам

дороги, и над ними поднималась глухоманная чаща, пропускала их, не враждебная, как и раньше, но и не безразличная: скорее настороженная — отныне и навсегда, с тех пор как дрожащее ружье поднялось, и два дула угрожающе застыли и .загремели, и грохот прокатился по лесу и замер последней дрожью оленя, распластавшегося в вечном устремлении вперед, — и фургон качался и нырял

Рисунки Г. ФИЛИППОВСКОГО

в выбоины, — и мальчик, и Сэм Фазерс, и горячая кровь, и ускользающий олень, и выстрел, и чаща сливались воедино, — и фургон скрипел, но вдруг Сэм Фазерс натянул вожжи, мулы остановились, и в подступившей тишине все услышали ни с чем не сравнимый звук — свистящий шорох, стелющийся по лесу, вслед за поднятым с лежки и уходящим оленем.

27