Вокруг света 1969-05, страница 32

живаем обувь, убираем картошку и помидоры в яму, выкопанную под стеной зимовья с теневой стороны. Накрываем ее от бурундуков, мышей и птиц. Консервы — под нары. Хлеб в мешок, чтобы не сох, не черствел. Крупы, чай, соль, сахар по полкам, где посуше. Заготавливаем сухих дров на случай непогоды, складываем тоже под нары. Сухая кора чозении — отличная растопка.

На площадке перед зимовьем варим на костре ужин. Тут же и едим, рассевшись возле огня на чурбаках, чаюем и рано ложимся спать. Нары узкие, втроем тесно. Ложимся валетом: Сашка с отцом в одну сторону головой, я в другую...

Чуть свет Петр Афанасьевич вытягивает из-под нар кусок сухой коры, чиркает спичкой — и сразу вспыхивает костер. Быстро одеваемся, умываемся на речке, завтракаем. Сашка перекидывает через плечо сумку с хлебом, помидорами — и пошли.

Путь наш лежит на тот берег Эльдагоу, в горы.

...Впервые я увидел женьшень в детстве, на плантации, созданной моим дедом еще в восьмидесятых годах прошлого столетия¹. Помню, мы с младшим братом тихо стоим, держась за' руки отца, на узкой дорожке. Дорожка — проход между квадратами диких многолетних дедовских посадок женьшеня. Стоим и смотрим как завороженные на красные головки, на стрельчатые темно-зеленые листья. Стоим молча, слушаем, как отец тихо беседует с заведующим питомником, Григорием Васильевичем о какой-то тле и червячках, подтачивающих растения...

Потом я видел — это тоже было давно — обтрепанных, пахнущих костром корневщиков, бережно и торжественно развязывающих перед жадным взором старого аптекаря свои продолговатые лубки из кедровой коры. Там, на мху, слегка пересыпанные землей, лежали маленькие корявые «человечки» цвета слоновой кости. И все молчали, сдерживая дыхание...

Сам я женьшенем раньше никогда не занимался: не искал, не находил, не копал. В тайге главным для меня всегда была охота. А тут вдруг я почувствовал, что должен найти его сам, должен первым увидеть то, что еще не видели ни одни глаза, получить право крикнуть таежный клич: «Панцуй!» ².

Петр ведет нас сквозь заросли вниз по течению около километра. Здесь, подмытая течением, упала поперек реки не очень толстая, но длинная лесина. Упала и зацепилась вершиной за островок. За островком рукав не глубокий, основное течение проходит здесь, под нашим крутым берегом. Вода мутная и стремительная, пенится и мчится, унося на себе листья, ветки, корни, щепу. Лесина, вся мокрая от брызг и пены, дрожит под напором воды...

Петр переходит первым. Быстро, как кошка. Сашка балансирует вслед за ним. Петр смотрит на меня с того берега с усмешкой: как, мол? Кричит: «Может быть, ползком лучше?»

Нет, друзья, этого удовольствия, о котором так интересно будет потом рассказать, я вам не доставлю!

¹ Именем М. И. Янковского, польского революционера, сосланного царским правительством за участие в восстании 1863 года, назван полуостров на Дальнем Востоке. Русские географы высоко ценили его работы по охране пятнистых оленей, по разведению женьшеня, по изучению флоры и фауны Дальнего Востока.

² Панцуй — одно из названий корня.

Ствол дерева под напором струи вибрирует как живой. «Слечу — выплыву, чего тянуть!» — и я ступаю и медленно двигаюсь полубоком.

Перешли пойму и растянулись в цепочку уже для поиска, фронтом к вершине распадка. Сразу начался подъем, северный, сырой и каменистый.

«Корень жизни» ищут, не просто бредя куда попало. Нет, это стройная, веками отработанная система. Корневщики неторопливо, но почти безостановочно движутся цепью в направлении, заранее намеченном старшим — обычно по ключу или распадку. Склоны прочесывают виражами снизу вверх или наоборот, как удобнее. И особенно тщательно, если там есть старые, многолетние следы, как «подлуб», говорящие о том, что ОН когда-то здесь был...

Обычно на кедре, ближайшем от того места, где был обнаружен женьшень, со стороны, обращенной к этому месту, сдирается кора — под луб; отсюда и название. Классический подлуб делали шириной около 20 и длиной до 80 сантиметров. Он сохраняется десятилетиями и виден издалека, порою даже на давно упавшем дереве. Что он означает? А то, что если тут и был когда-то вырыт корень или даже целая семья, то осыпавшиеся семена и маленькие корни могли остаться. Мог остаться необнаруженным и большой, «спящий» в те годы корень.

Ведь никто до сих пор точно не знает, как долго живет женьшень, если его не тронет человек или лесной зверь. Раненный копытом животного, огнем или упавшим деревом, корень «засыпает». Порою на года. Придавившее его дерево, гнилое, трухлявое, совсем рассыплется, и вдруг сквозь эту труху изумленный взор лесного бродяги заметит возвращающийся к жизни корень! И человек благоговейно опускается перед ним на колени...

Если же хозяин подлуба возвращался к нему спустя несколько лет и выкапывал все, что появилось за эти годы, он опаливал огнем свой подлуб, давая этим знать, что здесь больше делать нечего. Раскрывал секрет? Пожалуй, просто делился им с собратьями по профессии. С другой стороны, нашедший имел право поставить свою метку: воткнуть возле корня палочку с условным знаком: «Я ЕГО нашел, но пока оставил». То ли не подошло время копать, то ли решили дать ему еще подрасти. Такой корень никто не имел права тронуть, к нарушителям закон тайги был беспощаден. В наше время всякие проявления самосуда, разумеется, запрещены. Но, как ни печально признавать, уважение к некоторым добрым традициям в поиске женьшеня стало нарушаться. Встречаются поисковики, которые действуют по «правилу» : есть ли там заметка, нет ли ее, нашел корень — копай, выдирай. Часто и выкапывать стали не вовремя, до завершения вегетационного периода. Иные стали собирать и всю мелочь. Если нельзя малышей хорошо замаскировать буреломом, их выкапывают и сажают в укромном и недоступном месте.

Путь к корню указывают и заломки. Опытный корневщик все время надламывает на ходу ветки кустарника. Такие заломки сохраняются год, два и три. Если ломки свежие, значит партия обыскала этот участок — делать тут больше нечего. Или можно идти, но уже параллельно. Человеческий глаз — аппарат несовершенный, и мы как-то натолкнулись на целую семью редкостных растений в двух шагах от заломок всего двух-трех-дневной давности!

зо