Вокруг света 1969-10, страница 64

над печной трубой дрожит струя горячего воздуха. На небольшой остекленной террасе, пристроенной Володей к сеням, лежат горой спелые яблоки. Закатное солнце бьет косыми лучами на террас}', на яблоки, на громадные Володины рыбачьи сапоги. Все пропитано терпким ароматом спелых яблок. Володя, услышав мои шаги, отхликается из избы громогласным и необычно бодрым восклицанием: «Заходи, народ, от Красных ворот, с Земляного вала, с Курского вокзала!» Оказывается, он только что вернулся с пристани, где провожал на вечерний рейсовый катер приятеля. Проводы — причина его приподнятого настроения. Володя высок, голубоглаз, добродушен, всегда спокоен, ровно-весел и наделен чудовищной физической силой. Я сам видел, как, ухватившись двумя руками за передний бампер, он без особой натуги отрывает на полметра от земли передние колеса «Волги». В комнате жарко от прогорающей плиты, в оконные стекла бьются ленивые осенние мухи, на стенах пестреют яркие плакаты ДОСААФ и речного пароходства. Запах яблок неистребим. Володя достает из-под пола корзину с моими утренними налимами к подбрасывает в печь три сухих березовых полека На крыльце мы быстро потрошим одну рыбину, и скоро она начинает шипеть и трещать на сковороде.

Солнце садится. И в бездонной глубине, в сто

рону солнца, прошивает золотой иглой вечернее небо невидимый реактивный самолет. Ослепительно золотой его след ширится, тускнеет, становится дымчато-сизым и размытым. Тень от заречного леса протягивается до нашего берега, и по-осеннему спокойна вечерняя Ока, чутко слушает она отдаленные гудки парохода где-то под Велегожем или Егнышевкой. Садится солнце, и сразу вечерней прохладой наполняется речная долина. Потеют оконные стекла в Володиной избушке, трещат в печке дрова, поет чайник — и необыкновенно уютной становится избушка на крутом берегу над чистым и вольным плесом спокойной Оки, где белыми и красными огоньками ночных бакенов отмечен судовой ход.

Через час прогорят дрова в печке, жар подернется легким серым пеплом, и ночь подойдет вплотную к окнам дома. Если выйти сейчас на крыльцо под мерцание далеких холодных звезд, то покажется, что уши заложены ватой — настолько плотная тишина повисла над ночной рекой. Тишину эту долгой ночью нарушат только три раза петухи в заречном селе, а потом опять будет висеть она до утра над миром, в котором желтеют леса, летят над полями косые нити паутины в сухом воздухе бабьего лета и одинокая кривая береза десятилетиями стережет покой прозрачных омутов под Перебором.