Вокруг света 1970-11, страница 76

ГАБРИЭЛЬ ГАРСИА МАРКЕС, колумбийский писатель

Незабываемый]

■ш день]

жизни

Ьыышя

Рассказ

Клетка была готова, и Бальтасар по привычке повесил ее под навес крыши. И он еще не кончил завтракать, а уже все вокруг говорили, что это самая красивая клетка на свете. Столько народу торопилось посмотреть на нее, что перед домом собралась толпа, и Бальтасару пришлось снять клетку и убрать ее в мастерскую.

— Побрейся, — сказала ему Урсула. — А то ты похож на капуцина.

— Плохо бриться после завтрака, — сказал Бальтасар.

У него была двухнедельная борода, короткие волосы, жесткие и торчащие, как грива мула, и лицо испуганного ребенка. Но выражение этого лица было обманчиво. В феврале Бальтасару исполнилось тридцать лет, с Урсулой он жил уже четыре года в незаконном и бездетном браке, и жизнь давала ему много оснований быть осмотрительным, но никаких для испуга. Он и не знал даже, что клетка, которую он только что закончил, для кого-то самая красивая на свете. Ведь для него, с детства привыкшего делать клетки, эта последняя работа была всего лишь чуть трудней прежних.

— Тогда отдохни, — сказала женщина. — С такой бородой нельзя показываться людям.

Он послушно лег в гамак, но ему то и дело приходилось вставать и показывать клетку

соседям. Урсула до этого не обращала на нее никакого внимания. Она была недовольна тем, что он, забросив столярное дело, две недели занимался одной только клеткой и спал плохо, вздрагивал и говорил во сне, и ни разу не вспомнил о том, что надо побриться. Но когда она увидела законченную клетку, ее недовольство прошло. Пока Бальтасар спал, Урсула выгладила ему рубашку и брюки, повесила их на стул рядом с гамаком и перенесла клетку на стол, в комнату. Там она молча стала ее разглядывать.

— Сколько ты за нее получишь? — спросила она, когда он проснулся после сиесты.

— Не знаю, — ответил Бальтасар. — Думаю просить тридцать песо — может, дадут двадцать.

— Проси пятьдесят, — сказала Урсула. — Ты недосыпал эти две недели. И потом, она большая. Знаешь, это самая большая клетка, какую я видела за свою жизнь.

Бальтасар начал бриться.

— Думаешь, дадут пятьдесят?

— Для дона Хосе Монтьеля это пустяки, а клетка того стоит, — сказала Урсула. — Ты бы должен просить шестьдесят.

Дом был погружен в удушающе-знойную полутень, и от треска цикад жара казалась еще невыносимей. Покончив с

одеванием, Бальтасар, чтобы было хоть какое-то движение воздуха, распахнул дверь патио, и в комнату тогда вошли ребятишки.

Новость уже распространилась. Старый доктор Октавио Хиральдо, человек, довольный жизнью, но измученный профессией, думал, завтракая в обществе хронически больной жены, о новой клетке Бальтасара. На внутренней террасе, куда они ставили стол в жаркие дни, было множество горшков с цветами и две клетки с канарейками. Жена доктора любила своих птиц, любила так сильно, что кошки, существа, способные их съесть, вызывали у нее жгучую ненависть. Доктор Хиральдо думал о жене, когда, возвращаясь от больного, зашел к Бальтасару посмотреть, что это за клетка.

В доме у Бальтасара было много людей. На столе красовался огромный проволочный купол, разделенный внутри на три этажа. С маленькими проходами, с отделениями для еды и для сна и с трапециями в специально отведенном для отдыха птиц месте, он казался макетом гигантской фабрики по производству льда. Врач, не прикасаясь к клетке, внимательно оглядел ее и подумал, что на самом деле клетка превосходит даже то, что он о ней слышал, и несравненно прекраснее всего, о чем он когда-либо мечтал для своей жены.

— Это настоящий подвиг фантазии, — сказал он и, глазами отыскав Бальтасара среди собравшихся, добавил, глядя на него добрым материнским взглядом: — Из тебя получился бы выдающийся архитектор.

Бальтасар густо покраснел.

— Спасибо, — сказал он.

— Это правда, — сказал врач. У него была гладкая и нежная полнота женщины, которая в молодости была красивой, и изящные руки. Его голос звучал, как голос священника, говорящего по-латы-ни. — Не надо даже сажать в нее птиц, — сказал он, поворачивая клетку перед глазами любопытных, будто пред лагая ее купить. — Повесь ее между деревьев — и она сама запоет.

Он поставил клетку на ме сто, подумал немного, глядя на нее, и сказал:

— Хорошо, я ее беру.

73