Вокруг света 1972-02, страница 52

команды. Моряки, смотревшие прежде на стрелки и карты и ни разу не поглядевшие в морскую даль, теперь всматривались в лед, шуршавший за бортом.

Мы собирались спросить, что, собственно говоря, опасного в этой ледяной каше, как вдруг боцман сообщил: «Графа Калиостро» оторвало от причала и бросило на канадский ледокол.

Небольшой, однако нарядный, как и положено по названию, «Граф Калиостро», кажется бельгиец, обошел нас в самом начале Святого Лаврентия и раньше всех достиг первой стоянки по реке. Под Новый год это морской шик, это почести, которые и были возданы капитану «Калиостро» мэром городка Три-Риверс, то есть Три Реки, или Труа-Ривьер, если произносить по-французски, поскольку в Канаде много произносится двояко. Там, в сутках ходу от Монреаля, «Калиостро» и застрял, пока его не оторвало. Но парадный банкет успели справить. На него приглашен был и наш капитан со штурманами, причем самый младший вернулся, что называется, с большими глазами: банкет проходил так, будто дан был ради нашего мастера. Все вертелось вокруг нашего мастера, будто он, а не «Граф Калиостро», был первым в Три-Риверс, или Труа-Ривьер, под Новый год. Но штурман постарше, произносивший слова «Бильбао», «Бискайский залив», «Панамский канал», «Гонконг», «Акапулько» так обычно, как говорим мы с вами: «Давайте обедать» или «Пора спать», словом, «морской волк» разъяснил, что это всегда так, потому что городок просто чтит нашего мастера, потому что наш мастер, или, как еще называют капитана на морском языке, «папа», первым когда-то пришел сюда зимой, зимний океан оживился, потянулись и другие флаги, и городок теперь кипит.

Услыхав про «Калиостро», мы поспешили на мостик. Вахту нес штурман. Стармех, по-морскому называемый «дедом», ходивший к обоим полюсам, но за весь наш трансатлантический рейс не знавший, кажется, другой дороги, кроме как из машинного отделения до шахматного столика в кают-компании, этот «дед» тоже был, однако, здесь. Командовал канадский лоцман.

— Тихий ход, — произносил он по-английски с французским акцентом.

— Есть тихий, — вторил ему по-английски же, но с выговором русским наш рулевой.

Мне показалось это цитатой из Конрада, говорившего по-английски до конца своих дней ужасно — с акцентом и даже с ошибками. Вообще вся обстановка выглядела цитатой из Конрада, книга которого, купленная еще в Гавре, лежала у меня открытой в каюте. «Рваная масса нависших облаков, очертания накренившегося судна, черные фигуры людей на мостике» («Тайфун»)... «Это было нечто грозное и стремительное, как внезапно разбившийся сосуд гнева». На реке творилась просто сумятица льдов, кораблей, пурги. Шквал, подхвативший незадачливого «Графа», словно размахивал судном, выбирая новую жертву, угрожая тем, кто пришел сюда вопреки порядку, установленному самой природой. Канадские ледоколы жались в сторону, спасаясь ото льда, который забил реку до самого дна и с которым они не справлялись. Суда тревожно гудели. На мостике, хотя командовал лоцман, все опять-таки посматривали на капитана, на мастера, на «папу». Но выражение лиц было не банкетное, а такое: «Вы проложили эту трассу, вы и действуйте теперь».

При виде наших сухопутных лиц капитан улыбнулся несколько виновато и сказал:

— Обстоятельства форс-мажорные, видите ли... Стихия...

Да, но где мы находимся? Где и когда все это происходит? Что мы, открываем новый материк или следуем трамповым рейсом Мурманск — Монреаль? Я вам не Колумб, а командированный. Почему стихия? Вон же берег, реклама, катят автомобили, разворачивается панорамой Квебек, замок и здания из стекла и бетона... Старина и современность, традиция и прогресс, культура и цивилизация, порядок и комфорт — какая еще может быть стихия! Почему в новом, тысяча девятьсот таком-то году второй половины XX века должны мы вступать в рукопашную схватку с ветром, льдом, рекой, с этими форс-мажор-ными обстоятельствами, как изволил выразиться капитан?

Тут я заметил, что «папа» в шлепанцах на босу ногу. И это из Конрада, которого «папа» не читал, но, как сами видите, «цитировал». Присутствие капитана успокаивало, словно этот человек, выйдя на палубу, принял на свои плечи всю тяжесть бури. В этом престиж, привилегия и бремя командования. Никто не мог помочь капитану нести его бремя.

Он отпустил вахтенного штурмана, он предложил лоцману передохнуть в специальной каюте, где был приготовлен ему кофе и коньяк, он нам посоветовал прилечь. Прежде чем уйти, мы посмотрели, что же все-таки он будет делать.

Капитан встал у борта, слегка облокотившись, как, знаете, каждый из нас может остановиться на мосту через речку, чтобы взглянуть на рыбок. Взглядом, для которого я не подыщу слов, он смотрел на лед. Так, пожалуй, смотрел он, словно не было существа ближе ему чем эта с диким хрустом, а иногда с визгом ломающаяся масса. Глядя на лед, он видел просторы своего детства и говорил рулевому:

— Чуть право руля... Право... Так держать.

Даже распоряжался он словами, по-моему, не вполне специальными.

— Чуть влево...

Надо было видеть, каков был результат этих едва слышных реплик, какой катаклизм возник между нашим гигантом и ощетинившимся льдом. «От этой дикости он не требовал ничего, кроме возможности дышать и пробиваться дальше».

За нашим кораблем выстраивались суда. Ледоколы, которым следовало прокладывать нам путь, шли за нами. Тут уж как на банкете: наш «папа» всегда остается первым, ему почет и место! Облокотившись у борта, стоял наш капитан в тапочках. Добавить надо: стоял всю ночь.

Всю ночь грохотал за бортом лед. Мой спутник, забывшись сном, стонал. Ему, вероятно, представлялся со всей достоверностью несчастный исполин «Титаник» в столкновении с глыбой льда или «Нормандия» с «Мавританией», врезавшиеся друг в друга на Нью-Йоркском рейде. Я же читал Конрада, точнее, смотрел в книгу. Строчки пропадали, за ними вставал человек, который был там, на мостике.

«Валы набегали в темноте со всех сторон, чтобы отогнать судно назад, где оно должно было погибнуть. Злобны были их падавшие на него удары. Судно напоминало живое существо, отданное на растерзание толпе: его жестоко толкали, били, подкидывали, бросали вниз...

— Выдержит ли судно?

Старший помощник Джакс ничего не ждал в ответ. Решительно ничего. Да и какой можно было дать ответ. Но спустя некоторое время он с изумлением услышал голос капитана Мак-Вира, хрупкий голос, звук-карлик, не побежденный в чудовищной сумятице.

— Может выдержать!» («Тайфун»)

50