Вокруг света 1972-02, страница 55

условность помогает нам оставаться людьми. Что-то вроде обещания: если произойдет нечто непредвиденное, мы будем действовать как нужно, и не иначе...

Моя очередь заступать на руль. Идет процедура сдачи. Убедившись в отсутствии опасности по курсу, пробираюсь по ящикам и канистрам, прикрытым жестким брезентом, с носа на корму и откачиваю ручной помпой накопившуюся воду, стекающую грязной струйкой за борт. Потом трясу очередную канистру, перемешивая масло с бензином. Покончив с этим, наклоняюсь к Лёне. Он показывает положение шлюпки на карте, береговые ориентиры, опасности по курсу. Следует несколько энергичных жестов в сторону берега, затем промасленный мозолистый палец упирается в замусоленную карту. Кивок головой — согласие, легкое прикосновение к плечу — внимание. Гул мотора не мешает нам, потому что времени научиться понимать друг друга у нас было достаточно — четыре полевых сезона. Тех самых, когда все вместе, все общее — радость и горечь, работа и ожидание. Наверное, только спальные мешки да нательное белье у каждого свое. Итак: «Вахту сдал», «Вахту принял».

На четвереньках Леня по горбатому брезенту повторяет мой путь вдоль щербатого борта с облупившейся краской и угловатой неподвижной глыбой застывает на носу. Я на руле. Он впередсмотрящий. Мне видно только его спину, обтянутую потрепанной штормовкой с масляным пятном. По силуэту нетрудно догадаться, куда он смотрит. Поднятая ладонь — что-то привлекло внимание Лени. Рука опускается, потом снова поднялась, легкое покачивание ладони — держать чуть влево от курса. Леня поворачивает ко мне бородатую физиономию, растянутую улыбкой. Разбитый ящик проплывает в двадцати метрах от борта. Против солнца он выглядит черным, и его нетрудно принять за гребень скалы.

А вот и залив Решерш. Глубокая, непривычная тишина повисла над фьордом. Несмотря на гул мотора, мы отчетливо слышим, воспринимаем ее. Нашу «машину» тоже слышно, наверное, за добрый десяток километров. Вокруг все спокойно, и пока не видно опасности. А может, Арктика просто затаила в засаде ветер, туман и волны? Ведь так тоже бывало... Я шарю глазами и ушами во всех трех измерениях и каждую мелочь беру на заметку. Небо, ветер, видимость, море — все сегодня за нас. И еще опыт. Поэтому я уверен и все-таки особенно насторожен и внимателен, чтобы малейшая ошибка или оплошность не могли нам все испортить. Чувствую в себе каждый мускул и не помню, чтобы когда-ни-будь так четко воспринимал окружающее.

Густо-синие тучи над выходом из Ван-Кёлен-фьор-да постепенно поднимаются, редеют, то и дело появляются куски голубого неба. Потом над гладью фьорда с одного гористого берега до другого перекинулась радостная радуга как доброе предзнаменование. Всплывает множество фукусов. Так было не однажды. Это надежный признак хорошей погоды. И еще медузы... Сотни кремовых куполов раскачиваются на волнах, расходящихся от шлюпки.

Три недели назад мы уходили из Решерша скверно. Накануне выхода отказала рация, и покачало нас тогда волной до одурения. А сейчас тихо, и ледники вокруг как на картинке. Море исходит ласковой бирюзой, обвораживает, словно хочет задобрить перед испытанием. Только расслабляться нельзя.

Высаживаемся на берег, разжигаем костер. Кругом валяются куски каменного угля, его-то мы и не жалеем. Когда в прошлом месяце мы высаживались здесь, то в спешке угодили на гнездовья крачек. Своим пикированием они поначалу не давали нам покоя, потом к нам попривыкли. А теперь снова одичали, и лучше всего было не обращать на них внимания. Возмущенная таким отношением, одна из них уселась мне на капюшон и все старалась заглянуть под него, а Леня метался, разыскивая фотоаппарат и умоляя меня не шевелиться, и все-таки опоздал. Морской лед давно унесло, и нерпы облюбовали небольшие низкие обломки айсбергов, взгромоздившись на них чуть ли не по десятку. В бинокль было видно, как они сибаритствовали, загорая на солнышке. Завидно. Но вот одна-две нерпы перемещаются, льдина кренится, потом вместе с загорающими опрокидывается. Из воды выползают недовольные отфыркивающиеся морды...

Всегда чуть-чуть тяжело отрываться от надежного берега. Никто не сказал нам: «Пока», и никто не пожелал ни пуха ни пера. Сами сказали себе: «Пошли» — и отвалили. И вдруг... шлюпка! Первые люди за три недели. В бинокль видно — норвежцы. Встречаемся в море, борт к борту, заглушив моторы. Обмениваемся новостями. В Бельсунне тихо, совсем небольшая зыбь. Норвежцы, геологи, поглядывают на нас с уважением и интересом. Знаем ли мы о сильном волнении в проливе? Известно ли нам время высокой воды? По вопросам сразу чувствуются опытные ребята. Знают, на что мы идем. Интересуются, зачем нам нужны ледники у Свеагрувы. Отвечаю, не кривя душой, но несколько условно,— там зарыта собака! Норвежцы от неожиданного ответа хохочут. Предупреждают, что нам придется трудно, но считают, что наша шлюпка выдержит

Кончился шторм. На берегу залива остались обкатанные обломки айсбергов. В этой охотничьей хижине мы нашли приют.