Вокруг света 1972-03, страница 25
ПОСЛЕДНЕЕКОЧЕВЬЕЕЛАМАНАТсо стр. 9 он войти в юрту, как она бросилась ему на шею, спрятала лицо у него на груди и заплакала, вздрагивая плечами, задыхаясь от слез. — Давай уедем... Уедем отсюда... — выговаривала она. Голос ее прерывался. — Ну, ну... Кенжеш! Успокойся... Ты же у меня молодец! Возле юрты послышался шорох, и Кенжекей испуганно вскрикнула: кто-то большой неуклюже протискивался в маленькую юрту. При свете подслеповатой коптилки Еламан не сразу разглядел ночного гостя, а узнав, обрадовался и быстро поднялся. — Кален-ага! Кален сначала поздоровался с Кенжекей, смущенно стоявшей за спиной мужа, потом загадочно подмигнул Еламану и буркнул: — A hv пойдем выйдем!.. Еламан молча вышел с ним в степь. Недалеко от юрты сбились в круг несколько верховых — Еламан даже не удивился. Он уже привык к таинственным появлениям друга. В самую глухую ночь Кален безошибочно находил дорогу. И все-таки странно было, как Кален ночью нашел его затерянную в беспредельной степи одинокую юрту и как смог так бесшумно подъехать. — Да будет вам во всем благополучие! — обратился Еламан к джигитам. — Аминь! Пусть сбудутся твои слова. — Что это вы ночью по гостям разъезжаете? — Э, дорогой, — с удовольствием засмеялся Кален. — Когда это твой ага просто так по гостям разъезжал, а? У меня ведь всегда дело. Вот и сейчас по делу едем... — Ну? Какое же дело? — Вот у тебя приятель есть... Чахоточный комиссар твой... — Дьяков, что ли? — Он самый. Вчера вызывает меня и говорит, бери, тамыр, говорит, своих джигитов и отправляйся по берегу моря, по пути беляков. Понял? Ладно, говорю, отправлюсь. Он заулыбался, по спине меня похлопал и говорит, поезжай, говорит, впереди беляков и предупреждай все аулы, чтобы уходили, а колодцы по дороге закопайте. Понял? Это что, спрашиваю, приказ такой? А он, хитрый пес, улыбается, нет, говорит, не приказ, а просьба Советской власти, а? Ну раз просьба, говорю, тогда выполню, сделаю все, как ты говорил. Кален вскочил на коня. Еламан пошел проводить его по степи. Он шел, держась за стремя, и рассказывал Калену о том, что передовой отряд белых уже прибыл сегодня в эти края и что он видел Танирбергена. Кален даже коня остановил. — Ну?! А он-то чего с ними болтается? — Он проводником у них. Поведет их через богатые аулы, по тем местам, где есть колодцы. — Вон оно что... — Да, вот так-то. Он ведь берега Арала не хуже тебя знает. — Так, так... — грозно повторил Кален. Подоткнув под себя полы чапана, он ударил себя по сапогу доиром Потом, "будто давая обет, глухо проговорил: — Да сгинет мое имя . Кален, если я им в этой степи оставлю хоть каплю воды! И, яростно ударив каблуками грызущего удила коня, сгинул в черной степи. За ним пустились и тут же исчезли и остальные всадники. Копыта их коней были крепко обмотаны кошмой, и ночь поглотила их без единого звука. Пароход пришел в условленный час. Дьяков на шлюпке съехал на берег. Еламан рассказал ему обо всем, что видел и слышал. Потом Дьяков, попрощавшись, сел опять в шлюпку, а Еламан вернулся в юрту. Одна и та же мысль не давала ему покоя: узнал ли его Танирберген? Он с грустью думал о том, как быстро все-таки пролетела жизнь! А в жизни этой не только не было покою, но, казалось, он сам только и делал, что искал в ней и находил всяческие тревоги. Так, где бегом, где шагом, идя сквозь огонь и воду, он и не заметил, как дожил до сорока лет. Сколько людей уже ушло из его жизни! Одних он любил, других недолюбливал, с одними жил как с братьями, с другими враждовал... Почему, из-за чего? Или им земли под солнцем не хватало? Или в нашей проклятой черствой душе не хватает человеческого тепла? Господи боже мой, 'Дойр — дубинка. как в своей куцей жизни люди не ищут мира, покоя... Звезды давно скрылись, и небо поголубело и засияло, когда Еламан вскочил, уловив далекий топот копыт. Сердце его заколотилось. — Еламан! Это белые! — Вот выдумала... — Я тебя не пущу! Кенжекей кинулась к нему и так крепко обняла его, так прижалась, так бурно застучало ее сердце, что Еламану стало тоскливо и он подумал, что вот пришла и за ним судьба... Заря все разгоралась, даже в юрте с опущенным тундуком 1 посветлело. Топот копыт приближался так стремительно, что, казалось, еще мгновенье — и всадники растопчут юрту. И вдруг у самой двери все оборвалось. — Эй, безбожник, выходи! Еламан узнал голос толмача- татарина. Приподняв полог, он увидел ноги трех нервно переступавших лошадей. Оттолкнув Кенжекей на постель, он кинулся вон из юрты. Вскинув глаза, он первым узнал Танирбергена. Равнодушно посмотрев поверх Еламана, мурза повернул свое спокойное черноусое лицо к Федорову и слегка кивнул. «Да, он самый!» — означал этот кивок. Татарин с противным металлическим свистом выхватил шашку. Еламан в это время торопливо выдергивал из-за пазухи наган. Глухо тявкнул выстрел в степи, в то же мгновенье блеснула шашка, и по спине Танирбергена пробежала дрожь, будто шашка полоснула не Еламана, а его... Армия генерала Чернова продолжала свое гибельное отступление. Ее ждали переходы через Каска-Жол, Кара-Тамак и Коян-Кулак. Мурза понимал, что немногим суждено выдержать эту дорогу. И долгие две недели потом летели за умиравшей в пустыне белой армией стервятники... И Танирберген умер. Перед смертью он стоял, покачиваясь, и бессмысленно смотрел на высокие белесые облачка — остатки вчерашней тучи. Небо все так же сияло, чистое и далекое. Не может быть, чтобы даже небо было несправедливо! «Оно справедливо!» — хотелось крикнуть Танир-бергену, возвещая всему лживому миру открытую им истину. Но у него уже не было голоса. Перевел с казахского _ ЮРИИ КАЗАКОВ 1 Тундук — верхняя часть юрты. 23 I |
