Вокруг света 1972-03, страница 77

препарат «раунатин» попал в аптеки лишь в последние десятилетия.

Что касается собственно психотерапии, то доктор Джефри Горер, английский антрополог, долгое время наблюдавший за работой колдунов в Западной Африке и на островах Индонезии, делает такой вывод: «Я отказываюсь верить, что в большинстве стран мира в течение всей летописной истории занимались бы такими ритуалами и такими методами лечения, если бы они не давали никакого результата».

Так родилась идея своеобразного комплексного лечения, в котором на равных участвуют врач и колдун. Больных, приезжающих в Аро, присутствие колдуна успокаивает. Кроме того, они не станут рассказывать доктору в белом халате — пусть, как и они, африканцу, но все же приехавшему из Европы и лечащему «по-западно-му», — то, что они охотно поведают колдуну. В течение какого-то времени, иногда несколько месяцев кряду, они постоянно ежедневно общаются с колдуном, пользу

ются его поддержкой и вниманием. Их тревога исчезает. Они приобретают уверенность, поскольку «высшие силы» с ними, на их стороне. Колдун проводит с больными сеансы коллективной психотерапии, делая это, что очень важно, на языке родного племени, в привычных для африканца терминах. А по выписке выздоровевший пациент получает, кроме лекарств, еще и амулет от колдуна, призванный защитить его в дальнейшем от действия «темных» сил.

Что касается знахарских снадобий, то, прежде чем дойти до больных, они подвергаются анализу в лаборатории центра в Аро. Любопытная вещь — оказалось, что многие настойки, применяемые колдунами, по своему действию абсолютно бесполезны. Но и безвредны. По большей части это нейтральные соединения. Важно, кто их дает. Целительное действие творит магия авторитета, подкрепленная ритуалами.

Обследование больных ведется обеими «сторонами» — и врачом, и колдуном. При колдуне есть по

мощник, во время беседы занося-ий в блокнот слова больного, важды в неделю врачи и колдуны (их в Аро несколько, представляющих различные этнические группы) собираются вместе на утреннюю конференцию, чтобы обсудить способ лечения того или иного случая.

— Я уверен, — заключает доктор Ламбо, — что наш опыт окажется весьма ценным для развивающихся стран. Во-первых, ввиду нехватки врачей, и в особенности психиатров. А во-вторых, потому что позволит включить в лечебный метод средства и опыт местной традиционной медицины. Сейчас подобный центр уже открыт на севере Нигерии. В несколько модифицированном виде его предполагают создать в ближайшее время в Гане и Дагомее. Ряд стран Восточной Африки также обратились к нашему опыту. По инициативе ООН мы в Аро намерены обобщить его в специальном издании.

Б. ТИШИНСКИЙ

доказывали мне, физически невозможно, чтобы человек рисовал и писал так мелко (в статье я говорил, что, кроме рисунков, на плитке есть видимые под микроскопом надписи). Во-вторых, даже если это и возможно, то какой смысл так рисовать и писать? Ведь микроскопов тогда не было, никто ничего не смог бы рассмотреть и прочесть.

Тут критиками допущена фактическая ошибка, —-микроскопы в конце XVIII века были; они стали изготовляться у нас уже в 1716 году, при дворе Петра I. Но дело даже не в этом. Сейчас в Киеве работает выдающийся специалист по микротехнике Н. Сядристьщ, который умеет делать то, что делал легендарный Левша, — и даже больше. Недавно он выпустил книгу по микротехнике, где объяснил, как, каким образом и за счет чего человек, даже без микроскопа, способен создавать изображения, различить которые можно лишь при увеличении в сотни, тысячи раз!

Но хватит об этом. Вот образец другого типа писем, в которых я получил много ценных советов и критических, но дельных замечаний. Цитирую для образца письмо полковника медицинской службы И. П. Шинкаренко:

«Уважаемый Анатолий Алексеевич! Я внимательно прочел Вашу статью «Малахитовая летопись». Безусловно, все данные, которые Вы приводите, представляют большой интерес как для искусствоведов, так и для людей, интересующихся искусством.

Должен, однако* отметить, что у меня возникли сомнения в том, что эта «летопись» была создана в XVIII веке. Дело в том, что я имею определенные познания в области различных форм обмундирования старой русской армии. Это, кстати, позволило мне ввести определенную ясность в атрибуцию двух

портретов Лермонтова, один из которых оказался «лже-Лермонтовым».

Так вот, на одном из фрагментов «летописи» изображен офицер с бородой и в фуражке с кокардой. Это свидетельствует о том, что художник не мог создать «летопись» ранее конца XIX века, и вот почему. Кокарды на фуражках были введены в России только в начале 40-х годов XIX века, а бороды офицеры стали носить лишь в царствование Александра III. До этого же офицерам «дозволялось» носить только бакенбарды, а с 1832 года и усы.

Если это представляет для Вас интерес, буду рад оказать Вам посильную помощь в Ваших изысканиях».

Сознаюсь, вначале меня сильно огорчило это письмо. Выходит, плитка создана чуть ли не в наши дни! Значит, все мои гипотезы неверны! Так как это письмо пришло из Москвы раньше, чем почта доставила экземпляр журнала, где напечатана моя статья, я пережил несколько неприятных дней.

Наконец пришел журнал. Все сказанное полковником И. П. Шинкаренко относится к перерисовке, которой я иллюстрировал текст. Так не ошибся ли художник?

Мы с фотографом решили попытаться получить более четкие отпечатки лица офицера. Есть ли у него борода? Если есть, то верить ли бороде? Есть ли кокарда на фуражке? Правильно ли художник изобразил все это в перерисовке?

На фотографиях стало отчетливо видно, что старинный мастер изобразил лишь половину лица офицера. Зона бороды и кокарды попала на трещину-склейку отдельных кусочков малахита. В склейке кусочки расположены так, что можно увидеть лишь неясные контуры бороды и кокарды. Художник их

75