Вокруг света 1972-10, страница 26

ся за работу заведующего отделом сбыта и рекламы и принялся громко расхваливать наш сак-сак перед сельчанами.

В горшках сак-сак вылеживался десять дней. По окончании этого срока Итери, радостный и торжественный, пришел ко мне и категорически заявил:

— Туре! Люди, купившие у нас сак-сак, обязательно хотят тебя видеть!

Признаюсь, что я почувствовал себя чуть-чуть не в своей тарелке, когда услышал это приглашение, звучавшее скорее как приказ. Отказаться, однако, я не имел права, ибо условия любой торговой сделки требуют, чтобы компаньоны несли ответственность вместе.

И так мы с Итери снова сели в каноэ и отправились в район сбыта.

Попасть в деревню было делом нелегким, ибо она оседлала гребень хребта, крутой склон которого обрывался к реке. Только-только кончились тропические дожди, и берег был скользким. Ноги разъезжались в грязи, каждая попытка хоть немножко подняться кончалась неудачей, я поднимался и вновь плюхался. Сохранить в таких условиях солидность, достойную фабриканта и оптового торговца сак-саком, было почти невозможно.

Сверху на нас глядели почтенные люди деревни. Они махали руками и что-то нестройно кричали. Итери разъяснил мне, что они выкрикивают традиционную формулу приветствия вождю и высказывают при этом неудержимую радость по поводу того, что такие высокие гости разделят с ними праздничную трапезу.

На душе у меня стало спокойнее: нас, оказывается, пригласили на пиршество и к тому же как почетных гостей. Я по мере сил изобразил на лице приличествующую случаю радость и даже попытался махнуть рукой, что стоило мне еще одного падения в грязь. Покрытый грязью с ног до головы, я выглядел, наверное, весьма жалко. Наконец мне удалось всунуть ногу между мангровых корней и продвинуться чуть выше. Еще пара таких же удачных движений, и я смог уцепиться за руку вождя деревни, свесившегося с обрыва. Рывок — и я на сухом месте.

Для праздничной трапезы была выбрана самая большая из хижин. На улице несколько женщин выскребали сак-саковую муку из огромных глиняных горшков. Они перемешивали муку с тертым кокосом, доливая водой, и ставили на огонь. Через час эта смесь превратилась в бледную волокнистую кашу, сильно напоминавшую излюбленный у нас в Норвегии густой ревеневый компот.

Другое блюдо готовили из сак-сака, залитого соком сахарного тростника. После часа варения в горшке образовалась липкая масса, тугая, как резина. Ее разрезали на куски величиной с пряник.

Все были заняты каким-нибудь делом. Дым костра, разведенного внутри хижины, пронизывал крышу из пальмовых листьев.

Первые несколько минут я буквально задыхался от дыма и ничего не мог разобрать. Когда глаза привыкли, я увидел рядом с собой двух женщин, которые лепили из сагового теста длинные буханки, заворачивали их в банановые листья и, обвязав травой, совали в раскаленные угли костра. Вскоре свертки почернели, тогда одна из женщин, ловко орудуя бамбуковой палочкой, вытащила их из углей и положила остыть. Другая женщина вышла из хижины и вернулась, держа в руках скорлупу кокосового ореха, которую, улыбаясь, сунула мне в руки. Скорлупа была наполнена мелкими

речными крабами, сваренными в кокосовом молоке.

Нас, мужчин, в хижине было человек двадцать. Дым стоял такой, что я с трудом разбирал лица сидящих рядом. Глаза горели, и слезы неудержимо катились у меня по щекам. Я выпил кокосовое молоко и принялся за крабов, которые оказались весьма вкусными. Мои соседи тоже поедали крабов, время от времени поглядывая на меня. Я не отставал от них, и, видно, им было приятно, что блюдо мне понравилось.

Подали следующую перемену блюд: хлеб из сак-сака. Вождь очистил буханку от обгорелого внешнего слоя, откусил кусок и подал мне. Я тоже откусил свою порцию и передал буханку следующему. К очередному блюду — это было сладкое — подавали бамбуковую ложку. Ложка помогала мне мало, ибо липкая масса растекалась по «тарелке» — пальмовому листу и норовила соскользнуть мне на руки, рубашку, штаны и куда угодно, только не в ложку. Промучившись несколько минуг, я плюнул на этикет и зачерпнул кушанье руками. Пальцы тут же слиплись. К моему удивлению, смесь саго с сахарным тростником имела приятный вкус — чуть кисловатый и горьковатый.

После сладкого вождь произнес речь о том, какая радость для них мой визит, а Итери, поддержанный собравшимися, тут же предложил мне остаться на острове Муссау навсегда и заняться производством сак-сака.

Я отклонил это лестное предложение, но совершенно искренне сказал, что мне на острове очень нравится. К сожалению, дела требуют, чтобы я покинул Муссау и вернулся в свою деревню — Норвегию. Потом я вынул подарки — консервы. Беда была в том, что я и сам толком не знал, что за содержимое в банках, ибо влажная тропическая жара давным-давно истребила все этикетки. Открыв первую из банок, я обнаружил в ней пражские сосиски. Вождь был очарован и тут же засунул две из них в продырявленные мочки ушей. Как я ни бился, съесть их он категорически отказался, заявив, что такую красоту есть жалко.

В следующей банке оказались маринованные огурцы. Гости попробовали по огурчику, и по их лицам я увидел, что восторга у них это блюдо не вызвало. Оставшиеся огурцы гости быстро разделили и спрятали в набедренных повязках.

Ажиотаж нарастал — остались еще три банки, загадочные и непонятные. Одна из них — в ней был печеночный паштет — вызвала всеобщий восторг.

Потом пришла очередь свиной тушенки; ее тут же смешали с саговой кашей, и в мгновение ока она исчезла.

И так мы подошли к последней банке, которая чуть не испортила всю торжественность. Оказалось, что банка содержит деликатес, купленный в Марселе: шесть свиных сердец в собственном соку. Двадцать рук одновременно протянулись к банке. Пришлось делить шесть сердец на двадцать частей, и гости, завернув свою долю в пальмовые листья, спрятали их в набедренные повязки.

Пора было прощаться...

Ко мне подошел Итери и, положив мне руку на плечо, проникновенно произнес:,

— Туре, когда опять приедешь, плати консервами; они красивее денег...

И эту просьбу своего компаньона и друга я довожу до сведения всех, кто захочет заняться производством сак-сака на острове Муссау...

Перевел С. ФАН

24