Вокруг света 1972-10, страница 42

составляют люди с достойным военным прошлым. Партизан Карло, десантник Тур — их убеждения выстраданы, они, по сути дела, еще тридцать лет назад, один в Скандинавии, другой в Апеннинах, готовили нынешний интернациональный рейс «Ра». Однажды Карло, задумавшись, принялся насвистывать: «Белла, чао, белла, чао, белла, чао, чао, чао...» — и тут же откликнулся Тур, так они и насвистывали вдвоем песенку, знакомую нам по итальянским, а особенно по югославским фильмам, и оба, вероятно, были в ту минуту мыслями далеко-далеко...

Тур как-то заявил, что кое с кем из нас он знаком еще по «Кон-Тики». Эрудит и интеллектуал Сантъяго похож на Бенгта Да-ниельссона, педантичный Норман напоминает Кнюта Хаугланда, глядя на разбитного Жоржа, Тур вспоминает Эрика Хессельберга... Я, как он говорил, похож на увальня Торстейна Робю, погибшего несколько лет назад на пути к Северному полюсу.

Возможно, известное совпадение темпераментов и характеров и впрямь имело место; вернее же всего, Тур делал нам комплимент. Он как бы ставил нас в известность, что мы пополнили собой число его надежнейших, испытаннейших, вернейших друзей.

Друзья Хейердала, друзья «Кон-Тики» и «Ра», — совсем особая тема, ее здесь исчерпать невозможно.

Петер Анкер, норвежский посол в ОАР, добывший для строительства корабля эфиопский папирус; капитан Арне Хартмарк, спутник Тура по экспедиции на остров Пасхи, вместе с капитаном Альбертом Дюбоком из Бельгии помогавший нам готовить старт; советские медики, норвежские моряки, американские радиолюбители; друг Тура из США Фрэнк Таллин, совершивший не одну поездку через океан, дабы помочь Туру; учитель из итальянского города Империя, милейший Анжело Корио, который вел всю бухгалтерию и ведал снабжением и оснащением «Ра-1»; виноделы из Новочеркасска братья Потапенко — это их «аку-аку» мы пьем на своих праздниках; нет, всех и не перечислишь.

Незадолго до нашего второго отплытия в Сафи пришло письмо. Нас приглашали в конце путешествия обязательно завернуть на озеро Титикака. Не беда, что озеро это никак с океаном не сообщается и расположено на высоте четырех километров, — географические подробности авторов пись

ма не волновали, «Ра» ждали в гости, и точка, и мы не потешались, читая эти строки, мы растроганно улыбались — это писали нам индейцы, строители нашего корабля.

Их было пятеро мужичков, толковых и хитроватых, они жили на островке посреди Титикака и долго не соглашались выехать в большой мир. Сантъяго, наш вербовщик, использовал все резоны; никакие" деньги не смогли соблазнить индейцев, тогда Сантъяго посулил им возможность построить лодку, каких никто на свете не строил, — и в мастерах взыграл азарт: самая большая лодка — интересно, стоит попробовать, но даже на аэродроме они сомневались, ехать или не ехать, им было жутковато и неуютно, впервые в жизни они видели и автомобиль, и самолет, но достоинства не теряли, притворялись, что их этим не удивишь, и когда один из них отваживался взять в руки нож и вилку, невозмутимо отваживались остальные, а пилюли от кашля все пятеро — безразлично, кто кашлял, кто не кашлял, — глотали сообща.

Корабль они построили — загляденье. С трудом верилось, что у них вообще что-нибудь может выйти, материал незнакомый, не камыш тотора, а папирус, и размеры, размеры! Но титикакцы потихоньку, неторопливо сделали сначала пару моделей, пустили их поплавать, потом так же не спеша принялись вить из пучков папируса двенадцатиметровые веретена и обвязывать их одной-единственной веревкой, наконец дошла очередь до хижины, до лебединых завитков носа и кормы, и вот уже «Ра-2» радовал глаз, и заранее было ясно, что мы можем ему доверить свои жизни, — в спешке и в суматохе последних предстартовых дней мы даже почти не заметили, как скромно и тихо уехали домой удовлетворенные мастера.

Сегодня 9 июня 1970 года, двадцать четвертый день нашего плавания, и позади 1229 морских миль, или соответственно 2276 километров.

Сам даже не знаю, почему я давно не брался за перо — настроение не то или лень, а нынче устыдился, засучил рукава и устроился в уголке под мачтой, между хижиной и брезентовой стенкой.

Уже темно, ребята укладываются спать. Жорж свистит и поет, стоя на вахте, в хижине слышно англо-франко-итальянское бормо

тание. Только что на нос приходил Норман, совершить ежевечерний туалет, и Жорж, верный привычке задираться, крикнул ему с мостика: «У тебя случайно нет в руках батареи для подсветки компаса?» На что Норман обстоятельно и незлобиво ответил: «У меня случайно в руках только зубная щетка».

Лодку качает. Упираюсь локтями и пятой точкой. Ну, с чего бы начать? Со вчерашнего утра, с момента, когда Сантъяго в очередной раз произнес: «У меня есть хорошая идея».

Идеями своими он нас бомбардирует непрестанно, их вечная особенность в том, что они неосуществимы без помощников, и мой дневник пестрит записями: «Опять зовет неугомонный Сантъяго, чтоб ему!..»

Последняя идея касается кувшинов. У нас скопилось довольно много пустых амфор из-под воды, хорошо бы их засунуть под хижину и укрепить в ложбине между сигарами корпуса. Но там стоят другие кувшины, полные, следовательно, сперва нужно их извлечь.

Пол в кабине — крупные клетки из толстых бамбучин, покрытых папирусными циновками, на них стоят шестнадцать ящиков, на которых мы спим. Приступили к делу. Убрали матрацы и постели Жоржа и Мадани, опорожнили их ящики и с огромным трудом извлекли — сперва один ящик, потом — это было уже проще — другой, и открылось трюмное пространство, откуда пахнуло гнилью и плесенью.

Я посветил фонариком и вздохнул — там полно ослизлой грязи, всякой дряни, которую занесло водой со стороны кухни. Возиться здесь мало приятного.

Сантъяго вытащил из вонючей темноты пять кувшинов с водой, Мадани заключил их в объятия и кое-как уложил на палубе. Я стал выгребать грязь, объедки, тряпье, полуистлевшие куски папируса. Тем временем Тур, проходя на корму, споткнулся о кувшин и рассердился: «Что у вас, водопровод на борту, почему разбрасываете драгоценные- амфоры?» Пришлось вылезать и крепить амфоры капитально, затем вернулись в трюм, и тут я заметил, что Сантъяго устал.

От однообразной работы он уставал быстро, но стеснялся это показать, а принимал вид этакого профессора-руководителя: «У меня хорошая идея — ты кувшины привязывай, а я буду их подавать и светить».

Кувшины скользкие, яйцевидные,

40