Вокруг света 1973-02, страница 63

обозы по лесным, увалистым дорогам к Троице и Москве, визжали полозьями, и монастырские приказчики зорко следили, чтобы мужик-возчик не своровал, не свалил бы плохо привязанный куль в заветный овражек, не проколупал бы дырки в рогоже и не сжевал бы копчушку: не по барину говядина, ряпушку царь-государь и митрополит обожают!..

Обездоленный переславец вздыхал, помалкивал, а сам, выбрав ночку потемней, шел в непогоду на запретный промысел — и уж тут не терялся, охулки на руку не клал! Разве грех хозяйским добром попользоваться?

Так нищало озеро. Казалось, пройдет десяток-другой годков, и городу нечем станет кормиться...

Монастыри давно превращены в музеи. Добыча рыбы в Плещеевом регламентирована. Возникла было после Великой Отечественной войны угроза гибели ряпушки — ихтиологи спасли редкостный вид, приумножили численность его. Да, для Плещеева настали новые времена. Но и проблемы ныне возникли новые.

Помню, прошлым летом, возвращаясь с Урева, заметили плывущего поверху огромного окуня. Вася не растерялся, ударил шестом.

— Скажи, повезло! — возбужденно приговаривал он, перекидывая рыбину на ладонях. — Глубинный, черт! Такого сетью не зацепишь, а тут — на, сам в руки!..

Второго вялого «глубинника» взяли подсаком. Возле веськовского берега, толкая лодку, Вася сапогом затоптал третьего. И перестал радоваться «подаркам».

Разглядели пойманных рыб. Жабры у всех темные, словно прокуренные.

— Больные, точняк! — сказал Вася. — Травленые!

Потом мы находили в прибрежной осоке и окуней, и язей в добрую четверть, и полуметровых налимов, не говоря об ершах и густере, которых волна прибивала, как пену.

Вася и прочие рыбаки винили в массовой гибели рыбы местные фабрики: сбрасывают в Трубеж ядовитые отходы, ни о чем, кроме плана, не думают, как же не случиться беде?

Ихтиологи полагали, что причиной внезапной гибели плещеевской рыбы могло стать извержение на больших глубинах природного газа.

Может, и впрямь газ? Но почему, входя в реку из озера, всегда ощущаешь запах химикатов?

Беседовал об этом со сведущим молодым человеком.

— Не волнуйтесь, — сказал молодой человек. — Новые переславские предприятия ничего ни в Трубеж, ни в озеро не сбрасывают. Им даже воду из Плещеева озера брать запрещено. Скоро и старые фабрики начнут сбрасывать отходы не в Трубеж, а в Нерль. Сейчас о другом печься надо. Местные браконьеры — вот истинный бич озера!

Промышленные отходы польются в Нерль? Но разве Нерль неуязвима и не пострадает?

Предприятиям запретили брать воду непосредственно из озера? Но разве мощные артезианские колодцы, которые сейчас бурят вокруг, не повлияют на водный режим Плещеева?..

Спрашивал Васю:

— Браконьеришь?

Признался:

— Ага.

И ощетинился:

— А кто нынче не браконьерит? Кого лень одолела да у кого мотор плохой!.. Вы не осуждайте!

Много ли я выпарками ¹ возьму? Десяток килограммов за ночь! Эва, урон! А они?

«Они» — это, видимо, администрация фабрик, спускавшая в озеро ядовитые отходы производства, Рыбозавод, торгующий в Переславле никому не нужной мелюзгой, и, как выясняется, иные рыбинспекторы.

— В прошлом году ходил с Пашкой под Меля! — жалуется Вася. — Кило двадцать взяли. Ну и нарвались: катер, инспекция... Я рыбу под днище да плащом прикрыл, в лодке — чисто! Инспектору за здорово живешь ко мне прыгать не приходится, так он хитростью взял! «Дай рыбки», — говорит. Обошлось бы, коли не Пашка. Подвел. «Вась, — говорит, — они же добром, без акту. Тоже люди! Дай!..» Я, дурак, и послушался! Нагреб инспектору кил десять... На другой день — бац, штраф! Я на Рыбозавод, к кладовщице, знакомая была: «Так, мол, и так. Принимала рыбу у инспектора?» — «Принимала, — говорит. — Три кило сдал!..» Во! Три из десяти! А ты попрекаешь — «браконьер»!

Все вокруг изменилось: киноварь высвечена ро-зово-желтым, туман истончился, рвется, висит кисейными клочьями, вот-вот взойдет солнце, и плоские молнии хвойных боров на холмах проступают из предрассветного хаоса чередой отдельных вершин и стволов.

Далекий дуплет. Еще один. Стреляют на Соми-ном озере, закрытом для охоты. Переславские охотники рассудили мудро, оставляя утке место покоя в лесном, сильно заболоченном уголке угодий. На самом Плещеевом ни утке, ни куликам покоя уже нет. Едва сошел лед, начинают трещать моторы. Рыбаки, любители пикников и туристы бороздят озеро во всех направлениях, отыскивая приют поукромнее, готовы залезть к черту в зубы!.. Лодок только в Переславле свыше тысячи. По субботам и воскресеньям в озеро выходят не менее пятисот. На каждой по пять, по семь человек. А тут еще приезжие!

...Прямо по носу — полосы и островки редкой тресты, камыши, кусты низменного берега, знакомая ива подле Урева, а за трестой за кустами — ровная стена сосняка: Грачки, утиное царство Плещеева.

Тонкое, сверкающее лезвие солнца распороло ночь, ее завесы пали; похоже, заря, скинув одежды, бросилась с разбегу в озеро и радостно плещет золотой водяной пылью и на блеклые стебли тресты, и на бархатные метелки камышей, и на черную зелень кустов, и на голубые кроны сосен, высоко поднятые на розовых стволах в блеклое небо.

Вот таким утром, наверное, и придуман миф об Афродите!..

Оглядываюсь: Переславль в глубокой тени восхода, слился с темной водой, погружен в нее, как град Китеж. Только Горицкий монастырь осиян.

Олег кричит что-то неслышное за грохотом мотора, тычет рукой в небо. Там, в небе, пройдя над Мелями, сворачивает в озеро стайка уток, не разобрать, Чирковых или кряковых. Они идут высоко, идут на нас, постепенно снижаясь, и отклоняются к Урёву. Быстро-быстро работают крылья. Кажется, слышен упругий свист воздуха в перьях.

Наверное, стайку подняли на Сомином браконьерские выстрелы. Эх, не задержись Олег с блеснами, стояли бы мы на месте!

Стайка стелется над самой водой, ее отделяют от берега считанные десятки метров, миг — и шлеп

¹ Выпарки — местное название мелкоячеистой, обычно капроновой сети.

61