Вокруг света 1973-04, страница 34

говоры, — перебил его политрук Ищенко. — Бойцу нужна вера, а не сомнения.

— Вот рубанут, _s послушаешь тогда, что бойцы скажут.

— Тогда они будут воевать, а не разговаривать. И может, еще злее, потому что много терпели.

Грач недовольно поморщился:

— Ладно вам. Расфилософство-вались. Пора уже...

Втроем они вышли на крыльцо, вместе отправились к причалу. Протасов тяжело прыгнул на мостки.

— Все по местам! — скомандовал он и перешагнул на катер...

Вечер для всех — завершение дня. Для пограничников — это начало ночи.

Катер, монотонно гудя, вышел из протоки. Солнце быстро тонуло в камышовых плавнях, вскидывая высокую зарю. Дунай полыхал расплавленным металлом. Над чужим берегом в серой тени ложились белесые хвосты ночного, тумана.

Ближе к рассвету, когда тонюсенький серпик ущербной луны выкарабкивался из-под тучи, «ка-эмка» снялась с якоря и бесшумно поплыла по струе вдоль берега. Течение развернуло катер, покачивая его, словно податливый плот на стремнине. Тускло поблескивала палуба. Шевелил длинным стволом расчехленный ДШК.

Из люка, ведущего в машинное отделение, слышалось шумное дыхание механика Пардина.

— Покурить бы, — с хрипотцой в голосе сказал он.

Мичман открыл было рот, чтобы сказать этому дымокуру Пардину что-нибудь подходящее, но вдруг насторожился, услышав в тишине отчетливый всплеск

Шуршали под ветром камыши у берега. Исступленно, многоголосо кричали лягушки. Всплескивала волна под бортами.

«Почудилось», — подумал Протасов. И вдруг совершенно ясно и где-то совсем близко услышал стук уключины и хриплый, прорвавшийся из шепота, басок.

— Прожектор! — тихо скомандовал мичман.

Узкий луч ослепительно вспыхнул на камышах и вонзился в низкий борт лодки. Две маленькие фигурки в ней разом пригнулись, серебром вспыхнули брызги под веслами.

— Пардин! Двигатель!

В утробе катера что-то кашлянуло и затихло. Мотор снова закашлялся, как сам Пардин, накурившийся до отвала, и вдруг на тишину ночи обрушился могучий

гул. Этой минутной заминки оказалось достаточно, чтобы нарушители успели выбраться на стремнину, которая подхватила лодку и быстро понесла к середине реки. Круто развернувшись, «каэмка» пошла наперерез лодке, выжимая все свои двенадцать узлов. Но Протасов уже понял: повторяется вчерашнее. И он сделал то, чего еще секунду назад не собирался делать: резко положил руль вправо и со всего хода врезался в лодку. Сухая хрясь дерева, крики вскинулись над рекой, потом оборвались, потонули в водоворотах. И неожиданная тишина распласталась по воде, розовеющей первыми отблесками зари...

— Товарищ мичман, смотрите!

Суржиков показал на темный

квадрат, плывущий по светлой воде.

— Разрешите, достану?

Он прыгнул за борт, и через минуту Протасов держал в руках планшетку. Обыкновенную, видавшую виды кожаную планшетку, туго набитую бумагами.

— Документы?! — ахнул Суржиков.

— Там разберутся...

Несколько дней Протасов втайне

ждал благодарности за найденные бумаги. Но случилось неожиданное: он получил приказ сдать катер старшине Пардину и немедленно явиться в группу.

«Что-то непохоже на благодарность, — с беспокойством думал Протасов. И гнал тревожные мысли. — Служить да еще тужить — не слишком ли много для одного человека?» И не спешил сдавать катер...

Лейтенанту Грачу не спалось. То ли предчувствия мучили, то ли настороженность, что росла изо дня в день. Он сидел в канцелярии на своей скрипучей койке и думал о доме, о заставе, о мичмане Протасове, которому так не повезло.

В половине второго ночи, проинструктировав очередную смену, он снова ушел в канцелярию.

Один за другим возвращались наряды, докладывали одно и то же: на границе спокойно.

— Не к добру тишина... — сказал кто-то из пограничников, громыхая винтовкой у пирамиды.

Эта случайно оброненная фраза гвоздем вонзилась в сознание. Тишина на границе. О чем еще может мечтать начальник заставы? Но неожиданная тишина!.. Ведь все последние ночи тот, чужой, берег дышал затаенно. Из глухой темени доносились крики, скрип подвод, погромыхивание чего-то железного.

Грач решительно встал, застегнул ворот.

— Горохов, пойдете со мной, — приказал он в дежурке и вышел на крыльцо.

Тихая ночь лежала над селом. Восток уже начинал светлеть: в той стороне вырисовывались тополя, трубы деревенских хат. Запад был черен, как всегда перед рассветом.

Они вышли на дозорную тропу. В том месте, где тропа поворачивала в заросли камыша, их окликнули:

— Стой, кто идет!

Лейтенант узнал голос Хайру-

лина и, невольно подражая его неисправимому акценту, тихо ответил:

— Своя!

— Вы, товарищ лейтенант?

— Ну как дела?

— Тихо...

Сзади из камышей послышался сдавленный волнением голос Горохова:

— Плывет кто-то. Гребут. Я слышу.

Теперь и Грач слышал всплески весел. Это не удивило: за последние месяцы пограничники привыкли к частым «ошибкам» чужих «рыбаков». Удивило другое: через минуту лейтенант разглядел в сумерках три лодки с солдатами.

— Перепились, что ли? Или заблудились?

«Не поддаваться на провокации!» — вспомнил он приказ и успокоился.

— На дамбу все! И ни звука!

Он спрятался за невысокий куст

на дамбе и, не шевелясь, следил за темными силуэтами лодок, плывущих по середине реки.

— Сорок шесть человек. С пулеметами, — прошептал Горохов.

— А у нас четыре винтовки. И только восемь гранат.

— И восемь гранат не пустяк...

— Отставить разговоры!

И тут над противоположным берегом взвилась красная ракета. И сразу лодки круто развернулись к нашему берегу. На той стороне забухал крупнокалиберный пулемет. Первые пули хлестнули по дамбе.

— Стреляют! — удивленно сказал Хайрулин.

«Что это? — думал Грач. — Провоцируют? Но ведь это же...»

И вдруг рядом прогремел выстрел.

— Огонь! — приказал лейтенант. И ему сразу стало легко от этой своей решимости.

Торопливо заухали трехлинейки. На лодках чаще замахали весла, кто-то перевесился через борт. Но вот лодки уже подошли к берегу,