Вокруг света 1973-04, страница 33

В основе повести В. Рыбина «Взорванные ночи» лежат действительные события, происходившие в первые дни Великой Отечественной войны на самом южном участке огромного фронта — на Дунае.

Устье Дуная было нуж|/о фашистам как выход в Черное море. Но попытки врага захватить левый берег реки и обеспечить беспрепятственное движение своих судов наталкивались на непоколебимую стойкость советской границы. Отбив все атаки противника, пограничники и моряки Дунайской флотилии сами перешли к активным действиям, разгромили ряд вражеских постов, с боем форсировали реку и захватили плацдарм с центром в городе Килия-Веке. Это была первая десантная операция советских войск в Великой Отечественной войне.

с наклонившейся серой скамьи соскользнул черный маузер и упал в воду, скопившуюся на дне. Нарушитель повалился на бок, блеснув в воздухе босыми пятками, но тотчас ловко вскочил и, остервенело замахав кулаком, закричал что-то вслед.

А катер на предельной скорости уходил за острова.

— Хорош рыбачок, — с горечью проговорил мичман.

— А чего? Выкинул бы он эту игрушку и поди доказывай!

— Наше дело взять, а не доказывать.

'Протасов перегнулся через борт, дотянулся до пробоины, вынул щепочку, минуту держал ее на ладони и, сдунув, пошел в каюту писать рапорт о случившемся.

Над Дунаем еще стлался редкий туман. Из-за дальних тополей на нашем берегу выкатывалось большое бронзовое солнце.

Катер шел протокой. Волны лениво качали камыши. Впереди виднелись ряды корявых верб. Под ними у деревянных мостков темнели высоконосые лодки рыбаков. На мостках стояли люди, много людей, во все глаза глядели на приближавшийся катер.

— Чего они уставились? — недоуменно спросил механик Пар-дин, вылезая из люка и причмокивая мундштуком трубки.

— Смотрят, как мы ковыляем, обстрелянные.

— Откуда они знают?

— Бабьское радио, — бросил Протасов. Спрыгнул на мостки и зашагал на заставу. Но, подумав дорогой, что сейчас он меньше всего готов звонить в группу и выслушивать нравоучения, решил сначала сходить домой, поуспокоиться.

Жил мичман на окраине села в небольшой хатенке старого рыбака деда Ивана. Дед Иван был бобылем и привязался к мичману как к сыну. Каждый раз он шумно радовался его приходу и лез в погребок за своим ароматным розовым вином. Затем доставал газету и донимал мичмана вопросами.

На этот раз старик встретил его у калитки. Молча вошел за ним в дом, спросил шепотом:

— Колупнули-таки?

— А ты откуда знаешь?

— Аист летал, он и видал.

— Стало быть, все знают? Что ж ты шепотом говоришь?

— Так ведь военная тайна, — искренне удивился дед.

И, смутившись под насмешливым взглядом мичмана, полез в карман за газетой.

— Что на свете делается! — вздохнул он. — Пять пароходов потопили за день. Один германский пароход так сильно взорвался, что осколком подбило английский самолет, который его бомбил. Не читал?

Мичман промолчал.

— Ты что молчишь? Поговорить как следует не можешь? — рассердился дед.

— Ну давай поговорим.

— Ну и поговорим давай. Как человек с человеком. Будет война-то ай нет?

— А я почем знаю.

— Знаешь небось...

Старик еще шуршал газетой, останавливался на чем-то, шевелил губами.

Протасов надел фуражку и, чтобы на прощание доставить деду удовольствие, спросил:

— Что еще в газете пишут?

— Что войны не будет, — быстро отозвался дед.

— Так и пишут? Где?

Он взял газету, стал нетерпеливо шарить глазами по полосе. Попадались другие заголовки: «Готовимся к уборке урожая», «Использовать лето для отдыха», «Севообороты в Омской области». ...Наконец, в правом верхнем углу нашел сообщение ТАСС, опровергавшее слухи, что Германия намеревается напасть на СССР.

— Что же это получается? Одни говорят: готовься, мол, к войне; другие пишут: спите спокойно, никакой войны не предвидится?.. — недоумевал дед.

Протасов не знал, что ответить. Он привык верить газетам, как самому себе. Но это сообщение про

тиворечило тому, что он сам видел и слышал здесь, на границе. С той стороны стреляли, на той стороне чуть ли не открыто к чему-то готовились.

— Читай, дед! Дальше говорится, что проводятся летние сборы запасных частей Красной Армии, что предстоят маневры, что проверяется работа железнодорожного аппарата. Вот что главное. А остальное — дипломатия. Понял?

Дед снова принялся читать сообщение ТАСС, а мичман, тихонько прикрыв дверь, сбежал с крыльца и пошел вдоль плетня, взволнованный только что прочитанным.

Сердитый он пришел на заставу, сердито разговаривал по телефону с командиром группы катеров капитан-лейтенантом Седель-цевым. И потому выслушал особенно долгие нравоучения о необходимости быть бдительным и находчивым.

Дежурный по заставе сержант Хайрулин во время всего этого разговора стоял рядом, и на его скуластом лице, как в зеркале, отражались сопереживания.

— Товарищ мичман, — обратился Хайрулин сразу же, как только Протасов положил трубку. — Вас товарищ лейтенант Грач спрашивал.

Начальник заставы лейтенант Грач стоял перед ним красивый, молодой, наутюженный, словно только что с магазинной витрины.

— Отличился?

— Переживем. Приходи сегодня ко мне — поговорим за жизнь. И политрука прихвати. Вечер же свободный.

— Не выйдет, — сказал Грач. — Тебе сегодня снова в секрет. Ориентировка получена...

Но вечером они все же встретились. Сидели втроем на скрипучей койке в тесной канцелярии, курили. Грач больше помалкивал. А мичман, еще не остывший от утренней стычки, гнул свое.

— Не поддавайся на провокацию! — говорил он так, словно кого-то передразнивал. — Все в реверансики играем! Ах бонжур, мадам! Ах простите!.. Это не вы в нас плюнули, это мы сами подвернулись!.. Не доиграться бы... Сегодня они мне на фарватере пробоину вляпали, а завтра, может, и в наших водах обстреляют. Опять утираться? Они привыкают к наглости, а мы — к робости. Нет уж, боец есть боец! Его дело не в дипломатию играть, а давать сдачи. Иначе, глядишь, и драться разучимся...

— Не расходись. Не те это раз

31