Вокруг света 1973-04, страница 67

ман Андрей Шумский был обречен на бездействие — машина шла как бы сама по себе, в почти "Неизвестном направлении (дистанционный гиромагнитный компас не работал, а запасной, магнитный, в этих районах по большей части врал), на неизвестной высоте и с неизвестной скоростью. Андрей отодвинул бесполезные карты и уставился в темноту, туда, где угадывалась спина командира, закрывая часть мерцающих циферблатов. Что предпримет командир?

Денежкин настороженно прислушивался к работе двигателей. Если они начнут чихать — делу конец. О посадке в таких условиях и думать не хотелось. Но моторы покойно, усыпляюще ровно гудели. Дай бог, так будет дальше.

Он почти с ненавистью глядел на авиагоризонт — от этого завалившегося набок самолетика можно с ума сойти. Как все опытные пилоты, Денежкин привык в слепом полете беспрекословно верить приборам. И даже теперь, когда авиагоризонт явно вышел из строя, выработанный годами автоматизм заставлял помимо здравого смысла беспокоиться: а может, и вправду машина валится на крыло? Командиру стоило большого труда, чтобы тут же не повиноваться команде указателя. В таких случаях, еще с курсантских тренажеров, он пускал в ход испытанный прием: закрывал на мгновение глаза и говорил себе: «Е-рун-да!» Но сейчас прием не помог — самолетик стоял в глазах. Правда, дублирующие авиагоризонт приборы — «Пионер» и вариометр — продолжали работать и давали возможность летчикам определять пространственное положение самолета, удерживать его от кренов, разворотов, снижения или набора высоты. Но при такой болтанке уверенности в точности показаний этих приборов было мало. Пилотирование по ним требовало большого внимания и физического напряжения.

Командир и второй пилот стали менять друг друга.

Над плечом Геннадия появилась голова Тараничева. Бортмеханик устало сопел в самое ухо и, отдышавшись, доложил:

— Все осмотрел. Бортсеть в порядке. Значит, в мотогондоле...

В мотогондолу в полете попасть мог только фокусник, и поэтому говорить было не о чем. Денежкин мотнул головой в направлении приборного щитка и попросил:

— Заклей их, дьяволов, чем-нибудь. На нервы действуют.

Механик вытащил из-за спины фонарь и, осветив щиток, присвистнул. Стрелки, указатели, ряды неимоверных цифр — почти все они сейчас показывали, как любили выражаться в таких случаях летчики, «цену на дрова». Бросался в глаза указатель скорости: он недвижимо стоял на нуле.

Командир слушал рев мотора, пытаясь чутьем определить приблизительную скорость, и чуть пошевелил рули — самолет, как видно, продолжал обрастать льдом и становился неестественно тяжелым на рулях. Антиобле-денительная система в таких условиях не помогала. «Где-то же кончается облачность?» — с какой-то неприятной вялостью размышлял Денежкин. Плавно потянул штурвал на себя — быть может, удастся пробиться повыше... Под ними уже лежало два километра сырых, стылых туч.

Барометрический высотомер работал. Он, правда, показывал высоту не над конкретной местностью, а над уровнем океана. При посадке он оказался бы бесполезен. Пока же пользоваться им было можно.

На двух с половиной километрах машина отказалась набирать высоту. Она с трудом тащила на себе груз льда, моторы стали перегреваться.

Зеленоватый, фосфоресци

рующий отсвет от оставшихся приборов еле заметно подсвечивал замороженное стекло, и Денежкин, бесцельно рассматривая стеклянную поверхность, заметил, что у самого края есть узкая полоска, свободная от льда. Командир отдал управление Остро-ущенко, а сам приник к щели. Несколько минут он привыкал к, казалось бы, совершенной черноте за бортом. Постепенно тьма стала чуть сереть, и вскоре командир обнаружил, что ИЛ идет меж двух слоев облачности. Ни внизу, ни вверху четкой границы туч рассмотреть было невозможно. Лишь опытный глаз полярного летчика сразу различил: словно лохмы расплывшейся грязной пеньки в свинцовой воде. Они поджимали самолет снизу и сверху, а посредине было свободно.

«Здесь надо ходить, — решил Денежкин. — Меж облаками. До рассвета. Будет же он в конце концов1»

— Андрей! — позвал Денежкин штурмана. — Взгляни по Бродкину, скоро рассвет? — И повернулся к Остроущенко: — Держи высоту 2400.

Сборник таблиц восходов и заходов солнца, который составил автор Бродкин, в обычной жизни

давал летчикам массу поводов для остроумия. Поговорка даже такая бытовала в авиации: «Солнце всходит и заходит, а по Бродкину — темно». И Денежкин, который поговорку знал и при случае пускал в ход, впервые понял, что теперь от этой тоненькой книжицы может зависеть жизнь. Если до рассвета удастся сэкономить остатки топлива, останется надежда на благополучную вынужденную посадку.

Над плечом опять маячила голова Тараничева.

— Командир, а что если вольтметр левого генератора снять, а на его место — радиокомпас? А? Энергия там какая-то есть. Определимся...

Вскоре вместе с радистом они корпели над вольтметром.

Таблицы Бродкина не обнадежили. Шумский подсчитал, что топливо кончится гораздо раньше, чем забрезжит слабенький рассвет. И здесь не было выхода.

По приблизительным прикидкам Андрея, машина шла где-то в районе Хатанги, и сейчас был самый подходящий момент пустить в дело радиокомпас. Командир дал «добро».

Радиокомпас работал и как приемник, и когда он ожил, в кабину прорвался далекий голос Хатанги: «...у нас погода...»

Так и не пришлось экипажу узнать, какая погода в Хатанге, на благословенной земле, и где толком сам порт. То ли от бешеной радости, то ли от чрезмерного усердия, но Степа поторопился тут же врубить на полную мощность свой передатчик, и предохранитель, находящийся в мотогондоле, не выдержал нагрузки — мгновенно сгорел.

Радист по приказу командира корабля предпринял последнюю попытку — вскрыл упаковку аварийной радиостанции и долго вертел солдат-мотор, пытался связаться с землей. А когда ничего не получилось, затих у своих бесполезных аппаратов. Земля не слышала их.

Машина и двадцать три человека оказались теперь уже окончательно отрезанными от всего мира.

История с радиокомпасом неожиданно взбодрила командира. Выбора не оставалось — только вынужденная посадка и притом вне всякого аэродрома. И ночью. Рассвета не дождаться.

«Постой, постой-ка. — Мысль, пока неопределенная, бродила, ускользала. Но Денежкин чувствовал: здесь решение! — Зачем ждать? А если идти навстречу?»

5 «Вокруг света» J№ 4

65