Вокруг света 1973-04, страница 69

си и выбросить самолет на животе на берег.

Форточка так и осталась открытой, хоть в нее и рвался ледяной ветер. Денежкин этого не замечал. Он глядел на крутые обрывы, что вздымались слева невдалеке, на голые черные скалы и на черный прозрачный лед у их подножия с вмороженными молочными пузырями воздуха и зелеными плетями водорослей внизу...

Остроущенко истово рубил топориком лед — промерял толщину. В несколько минут он выдолбил огромный кратер, снизу уже шла вода, а он все махал и махал топором, поднимая фонтаны брызг, мокрый с ног до головы. И все время оглядывался на самолет: не провалился ли?

— Ну хватит, что ли, — остановил его Денежкин. — Нас утопишь.

А потом проснулись пассажиры...

Первое, что потрясло Денеж-кина, когда он, разминаясь, обходил и осматривал озеро, — пихты на берегу. Те самые, что служили ему масштабом. Он ужаснулся с опозданием — «пихты» оказались прутиками, ростом до колена. И, значит, все маневры он вытворял на высоте двух десятков метров, не больше...

Через час после посадки вернулась ночь. В конце ноября день здесь ограничивался двумя сумеречными часами. Но еще раньше темноты на озеро пришел буран редкой крепости даже и для Заполярья. «Задержись в воздухе на полчасика — не сели бы, точно не сели», — размышлял Денежкин, глядя, как вихри треплют принайтовленный самолет. От конца консоли крыла фюзеляж уже не был виден.

В мотогондолы бортмеханик и командир полезли в темноте. Правый генератор — только тронули — угольки посыпались. Обмотки сгорели дотла. Правый мотор остановили, укрыли чехлами. Оставшийся генератор исправили быстро. И вскоре в салоне вспыхнуло освещение. Пассажиры чуточку повеселели. Оживился и бортрадист, ринулся к своему передатчику. Командир успел его перехватить: «Погоди, Степа, дай аккумуляторам зарядиться. И потом — у тебя же аварийная станция есть? Есть. Вот и пользуйся. Пока».

Радист послушно вытащил на снег станцию.

Глядя на то, что выделывает Степан, Денежкин решил, что без

такого члена экипажа было бы скучно.

Степа запускал воздушного змея... Коробчатый змей входил в комплект станции и мог при благоприятной погоде поднять вверх проводочек антенны. Но то при благоприятной. Над озером же бушевала буря. Змей метался и бился на льду, как цепная собака, и наконец рванулся-таки вверх со страшной силой, унося в поднебесье безвозвратно три четверти антенны. Степа стоял потерянно, сжимая в рукавице медный хвостик, глядел вверх.

Денежкин плюнул и полез в самолет. Салон быстро промерзал, и надо было срочно думать, как и где размещать людей, одетых явно не по сезону, и чем кормить. Но прежде Геннадий с помощью радиокомпаса запеленговал два ближайших порта и определил, где приземлился ИЛ.

На вызовы Степана, приладившего каким-го образом подобие антенны к станции, порты не отвечали.

— Все лишнее теплое белье и обмундирование раздать пассажирам. Продукты реквизировать. Реквизировать все! — подчеркнул он и показал на металлический ящик. — Сложишь сюда.

Он не знал, когда их услышит земля и сколько еще потом придется ждать спасательные самолеты. В такую погодку самолеты в Арктике, случалось, сидели на земле неделями...

Остроущенко отправился в салон и передал пассажирам приказ командира. Продуктов, включая НЗ экипажа, набралось совсем немного: галеты, несколько плиток шоколада, три банки сгущенного молока, бутылка спирта, сахар, соль и кое-что еще по мелочи. Нашелся даже мешочек с манной крупой.

Когда Остроущенко закончил обход и снова вернулся по делам в салон, то вдруг увидел, как два парня, бритоголовых битюга, не скрывая, но заметно торопясь, жевали колбасу. Каждый из них держал по целому батону — килограмма два аппетитного светло-розового мяса. Целлофановые шкурки свисали, как корки банана.

Пилот рассвирепел. Он только что видел, как мать ребенка отдала в общую копилку мешочек с манкой, а эти здоровые парни... Он направился к ним, и, вероятно, что-то страшное появилось в его лице, потому что парни, вжавшись в кресла, разом перестали жевать. Колбаса тоже оказалась в металлическом ящике.

Денежкин, проваливаясь в суг

робы, осмотрел берег и решил — надо строить снежные норы, убежища. В самолете не продержаться до подхода помощи.

Двадцать один человек принялись рубить снег, пилить его ножовками. Даже ребятишки помогали, чем могли. Бортмеханик и один из пилотов дежурили у машины, запуская время от времени левый двигатель и подзаряжая аккумулятор для очередной попытки связаться с землей.

Снег был плотен, крепок. Пилами из него нарезали большие кирпичи. И, глядя на эти -кирпичи, одна из пассажирок, девушка-геолог из Ленинграда, предложила построить дом. Денежкин, прослышав об этом, смущенно крякнул. Он, полярный ас, сотни раз наблюдавший быт дрейфующих станций, в том числе и строительство йглу, снежных чумов, в самый нужный момент не смог припомнить об этих домах. «Стройте норы!» — передразнил он сам себя и теперь с интересом присматривался к юной ленинградке, которую еще час назад, увидав мельком, посчитал несмышленой пигалицей.

Чум получился большим и уютным. Экипаж натащил внутрь чехлы с кресел, подушки сидений; Тараничев приволок ковровую дорожку. Через полчаса обледе-' невшие ветки пихт весело трещали в костре, обильно политые тормозной жидкостью, и над огнем закипала манная каша на сгущенном молоке — ужин для детишек.

Той зимой Денежкину еще не раз пришлось вести свою машину невдалеке от памятного озера. И если позволяло время и начальство, он делал небольшой крюк — взглянуть на белый овал. С каким-то добрым, щемящим чувством вновь рассматривал черные крутые скалы и возле них — снежный дом, точно половинка разрезанного яйца. Он припоминал тревожные часы и бесконечную радость, когда, наконец, земля их услышала, и праздник по этому поводу, когда он, командир, разрешил впервые открыть для взрослых ящик с продуктами, и навсегда запомнившееся лицо пилота спасательной машины.

Снежный чум раз от разу все более заваливали снега, он кренился и серел, а потом и вовсе исчез. Но Денежкин при случае все равно наведывался сюда, к своему озеру. Он называл его про себя «Мое озеро», а на карте оно было безымянным.

67