Вокруг света 1973-05, страница 38

меры солдатской злости, от гибкости командиров, от того, насколько быстро они оценивают обстановку, насколько смело вносят поправки в свои собственные расчеты.

Ни лейтенант Грач, ни мичман Протасов не знали этой истины войны. Они еще жили в счастливом сознании незыблемости военной теории. Но, может, это голос пращуров, столько раз вызволявших Русскую землю из беды, звал их к рассудительности, пока она была возможна, и требовал при необходимости, не раздумывая, кидаться навстречу смертельной опасности. Так было в первое утро, когда фанерный катер ринулся на бронированные борта монитора. Так вышло и теперь, когда к полуночи стало ясно, что враг в своем стремлении усыпить бдительность пограничников сам потерял осторожность. Ракеты, которые еще вчера то и дело чертили небо, сегодня взлетали лишь изредка, ненадолго тормоша ночь.

И тогда родился новый план...

Тихая ночь лежала на водной глади, такая тихая, что хуже не придумаешь. «Хоть бы ветер зашумел, — подумал Грач, осторожно отталкивая лодку от берега. Он затаил дыхание, ему казалось, что даже дыхание могут услышать на том берегу. — Хорошо, луны нет, а то бы совсем беда...»

Рядом в камышах что-то чмокнуло. Грач обернулся и сердито погрозил в темноту кулаком, хотя понимал, что никто его в такой темени не может увидеть. Далеко в стороне вскинулась ракета, обрисовала темную полосу того берега. И наконец Грач увидел там, в дальнем далеке ночи, тусклый желтый огонек. Он погас и снова вспыхнул двумя короткими всплесками условного сигнала.

— Ни пуха ни пера! — шепнул кто-то.

— Пошел к черту! — откликнулись из темноты.

И снова все утонуло в глубокой тишине и темени...

Лейтенант Грач лежал на пологом склоне, чувствуя сквозь гимнастерку холод чужой земли. Он знал этот берег не хуже, чем свой: тысячу раз ощупывал его в бинокль. Знал, что за тем кустом, темнеющим впереди, берег круто поднимался и упирался в задерненный бруствер пикета. Очень неуютно и беспокойно бы

3*

ло лежать тут, рядом с вражескими часовыми. В голову пришло фантастическое предположение: а вдруг рассветет раньше времени? Хотя реальнее были ракеты, которые могли в любой момент зачастить, выхватить из темноты и берег, и эти кусты, за которыми теперь лежали пограничники, и лодки посреди реки. Тогда уж внезапности не будет. Тогда будет бой, предусмотренный первым планом, тот самый бой, которого теперь так не хотелось.

Ему вдруг вспомнился афоризм: «Чтобы уйти от опасности, надо идти к ней». И сразу стало нестерпимо это бездеятельное ожидание. Он протянул руку, тронул лежавшего рядом Хайру-лина. Тот перевалился бесшумно, и его скуластое лицо оказалось так близко, как лейтенанту еще не приходилось видеть.

— Давай! — тихо сказал Грач. — Смотри только...

Он не договорил, уверенный, что Хайрулин и сам знает: часовой должен рухнуть, как в кино, без крика, без стука о землю. Для этого нужен опыт, которого ни у кого еще не было. И это беспокоило лейтенанта, заставляло прислушиваться, мысленно торопить время.

От реки донесся слабый чавкающий звук, как условлено, дважды скрипнула лягушка. Лейтенант пополз вперед осторожно, ощупывая руками землю и удивляясь, что не встречается ни проводков от мин, ни даже примитивных погремушек. Он не оглядывался, зная, что там, за его спиной, так же осторожно ползли пограничники.

Возле самого бруствера он наткнулся на Хайрулина. Тот стоял на четвереньках, брезгливо шаркал ладонями, словно вытирал их о траву.

— Ваше приказание выполнено! — шепнул он со странным чужим придыхом.

Лейтенант поднялся в рост, перепрыгнул через окоп, мельком заметив на голой утоптанной земле распластанное тело часового с неестественно откинутой головой. Он подбежал к серой стене казармы и вдруг увидел, что навстречу ему медленно открывается дверь. В дверях стоял сонно чмокающий солдат без ремня. Грач сделал выпад, как на плацу по команде «Длинным — коли!», и, взмахнув рукой, ударил солдата гранатой по голове. В тот же момент рядом раздался выстрел. Так сначала подумал Грач. Но сразу же сообразил, что это не выстрел,

а капсюль гранатный хлопнул от взмаха и через четыре секунды будет взрыв.

— Гранатами — огонь! — торопливо крикнул он, отскочил к окну, швырнул туда сорванную с пояса лимонку и, уже падая на землю, услышал звон стекол с другой стороны казармы.

Треск разрывов забил уши, придавил тяжестью. И сразу ночь взорвалась криками, резкими, как удары хлыста, винтовочными выстрелами. На реке загудел катер, кто-то нетерпеливый кричал «ура!», плюхаясь в прибрежное мелководье...

Все совершилось удивительно быстро. Несколько пленных жались к стене, призрачно серые в первых бликах рассвета. Вокруг толпились пограничники, вспоминали детали боя, с любопытством разглядывали таких неопас-' ных теперь вражеских солдат...

Мичман Протасов долго искал начальника заставы, плутая в обманчивых сумерках. Нашел его возле крайней хаты разглядывающим в бинокль темную стену камышей.

— Контратаку ждешь?

— Не думаю. Их немного ушло.

— Могут подкрепления подбросить...

— К тому времени нас тут не будет...

Вскоре десятки лодок шумно, как на мирных соревнованиях, понеслись по реке. Начальник заставы сидел между гребцами, пожимал ушибленным где-то плечом и с удовольствием гладил холодный ствол трофейного пулемета. Позади дымил, догорал вражеский пикет.

На восходе появились два фашистских самолета, пронеслись над притихшей рекой, сбросили бомбы на остатки пикета.

— Давай, давай! — кричали пограничники.

— Прилетайте еще! А то головешки целы!..

...Через час, замаскировав катер в глухом ерике, Протасов отправился на заставу.

— Прикажете отдыхать? — весело спросил он с порога.

Грач поднялся ему навстречу, сказал без улыбки:

— Не придется тебе отдыхать. Приказано срочно возвращаться в Килию. Возьмешь на борт десантную группу — и валяй...

Начальник погранотряда подполковник Карачев мечтал не о вылазках, а о настоящем десанте, который посеял бы панику в стане врагов, о плацдарме для

35