Вокруг света 1973-06, страница 76

способ. Спускаем на воду оба «Зодиака» Один заходит спереди кита и заставляет его притормозить ход. Другой доставляет на место аквалангистов и операторов, которые наблюдают и (если удается) снимают, как исполин плавает вокруг них, под ними, над ними. Что бы люди ни затевали, это никак не отражается на движениях кашалота. Заберутся ему на спину, ухватятся за плавник — ему хоть бы что, знай себе плывет, будто, кроме него, в воде никого нет. «Зодиак» подбирает отставших аквалангистов, догоняет кита, и все начинается сначала. Увы, таков наш единственный способ наблюдения. И при всем его несовершенстве получены кое-какие результаты. Точнее, мы кое-чему научились.

Так, мы убедились: чтобы подольше наблюдать кита и тем более снять его на пленку, надо во что бы то ни стало затормозить его ход.

— Мы гонимся за ним, прыгаем в воду, ждем секунду-другую, пока установится видимость, и нажимаем спуск камеры, — рассказывает Андре Ла-бан. — А когда просматриваем проявленную пленку, в лучшем случае видим хвост кита... Пока вода успокоится после нашего прыжка, кит уже уходит.

И еще одна трудность. Человек не в состоянии хотя бы приблизительно интерпретировать движения и реакции кита. Поди угадай, какое сейчас настроение у кашалота — благодушное или свирепое? Когда собака рычит, лев рыкает, гремучая змея трясет своей трещоткой, вы знаете, что это значит. А что на душе у кашалота? Может быть, он уже целый час накачивает в себе ярость и в следующую секунду сокрушит нас одним взмахом своего могучего хвоста... А мы и ведать не будем, в чем дело. Как определить, что мы заходим чересчур далеко в своих попытках наладить контакт с китом? Конечно, аквалангисту достаточно взглянуть на чудовищную пасть с рядами блестящих зубов, чтобы понять, что ему грозит... В конце концов мы на все махнули рукой и тридцать шесть часов испытывали терпение добродушных исполинов. К счастью, безнаказанно.

Море спокойно, погода чудесная. Нам все удается. Аквалангисты прыгают в воду прямо перед китами. (Обычно кит сворачивает в сторону. То ли он видит человека, то ли срабатывает локация — мы не знаем.) Кинооператоры теперь тоже ныряют с аквалангом. Правда, лишний вес тормозит их, но без акваланга просто нельзя, потому что кит после поражения его гарпуном² ныряет на глубину от пяти до двадцати пяти метров, а операторы и их помощники, конечно же, следуют за кашалотом. Приходится рисковать...

После удачного мечения нам удалось проследить за одним кашалотом двадцать четыре часа — это для нас рекорд. Все это время остальное стадо, около десяти китов, ждало поодаль своего товарища. Наши гидрофоны улавливали непрекращающийся обмен сигналами между меченым китом и его товарищами, которые шли чуть впереди и правее «Калипсо».

Лабану несколько раз удавалось запечатлеть на пленке голову кашалота, он снимал буквально в упор. И оператору показалось, что животное, несмотря на свои могучие размеры, испугано. Наверно, тут был виноват рокот подвесного мотора на «Зодиаке».

И за все время, что мы снимали кашалотов, никаких признаков агрессивности. Может быть, что-то похожее на нервозность: резкое движение головой, подергивание хвостом, беспорядочное ныряние.

Когда мы пытаемся притормозить ход какого-нибудь кашалота, он стремится продолжать движение и присоединиться к стаду. Предпочитает уйти, вместо того чтобы дать отпор, хотя расправиться с утлой лодчонкой ему ничего не стоит.

¹ Вспомогательные лодки на «Калипсо».

² Кусто применял гарпун, чтобы метить китов.

74

ОНИ РАЗГОВАРИВАЮТ, ПОЮТ И СЛУШАЮТ

Мой сын Филипп два месяца наблюдал самых шумных и «говорливых» китообразных — горбачей. И записывал их голоса.

Мы выбрали для этой работы район Бермудских островов, потому что здесь горбачи регулярно останавливаются на пути в арктические воды, которые летом изобилуют мелкими рачками.

По соседству с плоским рифом обнаружили группу из семи китов, которые тотчас затеяли игру вокруг судна. Горбачи терлись друг о друга, издавая хорошо слышимые модулированные звуки.

Филипп стоял наготове в гидрокостюме и тотчас нырнул в гущу стада. Вода была мутная, он видел только «машущие крылья». У горбача белые, очень длинные ласты, туша черная. Ласты и впрямь похожи на крылья.

Вскоре погода наладилась, появилась возможность записать «песни» китов. Решили делать это ночью, потому что горбачи *уда разговорчивее после заката, чем при дневном свете. Возможно, ночью звук проходит лучше.

Для записи отряд Филиппа выбрал подводный каньон; микрофоны опускали на глубину 20—25 метров.

Несколько раз наш звукооператор Эжен Лагорио ухитрялся записывать настоящие концерты. По его мнению, в них участвовало не меньше сотни китов.

Начиналось все с «настройки инструментов» вечером, когда были слышны лишь отдельные робкие звуки. Но вот «запевает» один кит, <к нему присоединяется второй, третий... Наконец вся вода заполнена скрипучими, мяукающими, воющими звуками. Кто-то из исполнителей поближе, кто-то подальше, причем в каньоне звук отдавался два-три раза, с интервалом пять-шесть секунд. Ну прямо собор, и верующие поют свои псалмы...

Записи Лагорио не оставляют сомнения в том, что киты общаются друг с другом. Вот слышен призыв, а вот издалека доносится ответ. Причем звуки чере* довались, как и положено при разговоре. Только разговор этот на наш язык не переведешь.

Голоса горбачей отличны от голосов любых других животных. Их спектр гораздо шире, и они выразительнее птичьих голосов.

Пожалуй, мы различали до тысячи различных звучаний! Тембр, сила звука, частоты создавали бесконечное разнообразие. Тут и трели, и скрипы, и что-то вроде мышиного писка. А то вдруг словно олень заревел. Странные чужеродные звуки, будто идет зашифрованный обмен на секретной радиоволне...

В особенно тихие ночи пение горбачей, по словам Лагорио, сливалось в «хоровые ансамбли». В самом деле, поблизости от судна микрофон улавлгвал поистине полифонические звучания. Роль баса в этом ансамбле играло звучание, напоминающее скрип ржавых петель.

В нескольких случаях было даже возможно приблизительно истолковать смысл звучаний горбачей. Так, однажды ночью, когда киты были особенно разговорчивы, несколько горбачей всплыли около лодки Лагорио и принялись его рассматривать. Эжен сидел с наушниками на голове, окруженный проводами, приборами, лампочками и прочими атрибутами звукозаписи, и это зрелище явно заинтересовало китов. Они подошли совсем близко, попискивая по-мыши-ному. Лагорио совершенно убежден, что они говорили о нем. Причем одни только почтительные слова.

— У меня было и такое чувство, — рассказывает он, — что они обсуждают увиденное. Может быть, они старались определить, опасен ли я для них, не лучше ли уйти...