Вокруг света 1973-10, страница 76

убирать и он не хочет лишать себя этого удовольствия.

Она положила сигареты и спички на широкий подлокотник, вышла в соседнюю комнату и включила проигрыватель. Отыскала «Четыре времени года», под звуки «Весны» сходила на кухню

за блюдцем, села в кресло, поджав ноги, и поставила блюдце на подлокотник.

Монита думала о Мауритсоне, о том, какой у них убогий роман. Уже год знакомы, а их взаимоотношения ничем не обогатились, не стали полновеснее, скорее напротив. Она не могла даже припомнить, о чем они разговаривали при встречах. Сидя в его любимом кресле и глядя на полку с рядами дурацких безделушек, она говорила себе, что он ничтожество, фитюлька. Почему, да, почему она до сих пор не бросила его и не завела себе настоящего мужчину?..

Монита закурила, пустила струйку дыма к потолку и решила, что хватит думать об этом хлыще, только окончательно настроение себе испортишь.

Она села поудобнее и закрыла глаза, медленно помахивая рукой в такт музыке и стараясь ни о чем не думать. Посреди ларго рука задела блюдце, оно слетело на пол и разбилось вдребезги.

— А, черт, чтоб его, — вырвалось у нее.

Она встала, вышла на кухню, открыла дверцу под раковиной и-протянула руку за веником, который обычно стоял справа от пакета для мусора. Веника не было на месте, тогда Монита присела на корточки и заглянула внутрь шкафчика. Веник лежал на полу, и, потянувшись за ним, она увидела за мусорным пакетом портфель. Старый, потертый коричневый портфель. Должно быть, Мауритсон поставил его здесь, собираясь отнести вниз, в мусорный контейнер, потому что для мусоропровода портфель был слишком велик.

Но тут она заметила, что портфель надежно обмотан крепкой бечевкой, которая завязана несколькими узлами.

Монита вытащила портфель и поставила на пол. Тяжелый...

Любопытство взяло верх, и она принялась осторожно развязывать узлы, стараясь запомнить их последовательность. Потом размотала бечевку и открыла портфель.

Камни, плоские плитки черного шифера; где-то она совсем недавно видела такие же.

Монита озадаченно нахмурилась, выпрямилась и бросила окурок в раковину, не отрывая глаз от портфеля.

Зачем понадобилось Мауритсо-ну набивать камнями старый портфель, обвязывать его бечевкой и ставить под раковину?

Настоящая кожа — наверно, когда-то была роскошная вещь...

И достаточно дорогая. Она поглядела на клапан с внутренней стороны — имени владельца нет. Постой, а это что: все четыре угла внизу обрезаны, то ли острым ножом, то ли лезвием. Причем сделано это недавно, срез совсем свежий.

Вдруг ее осенило. Ну конечно, он задумал утопить портфель в море! Ну не в море, так в заливе. Но почему?

Монита нагнулась и принялась вынимать из портфеля шифер. Складывая камни горкой на полу, она вспомнила, где их* видела. В подъезде внизу, около двери, выходящей во двор. Очевидно, двор собираются мостить; там он их и взял.

Внезапно ее пальцы коснулись какого-то другого предмета. Он был гладкий, холодный и твердый. Монита вынула его из портфеля. И замерла, а в душе ее постепенно обретала четкие формы мысль, которая давно уже шевелилась в подсознании.

А что, может быть, это и есть решение. Возможно, этот блестящий металлический предмет — залог свободы, о которой она столько мечтала.

Длиной около двадцати сантиметров, широкое дуло, тяжелая рукоятка. На сизой плоскости над скобой выгравировано название: «лама».

Она взвесила его на ладони. Увесистый.

Монита вышла в прихожую и засунула пистолет в свою сумку. Потом вернулась на кухню, положила камни обратно в портфель, обмотала его веревкой и поставила портфель туда, где нашла его.

Взяла веник, подмела в гостиной, вынесла осколки в прихожую и высыпала их в мусоропровод. Потом выключила проигрыватель, убрала на место пластинку, вышла на кухню, достала окурок из раковины, бросила его в унитаз и спустила воду. Надела пальто, застегнула сумку, повесила ее на плечо и напоследок еще раз прошла по всем комнатам, проверяя, все ли так, как было. Пощупала в кармане, на месте ли ключ, захлопнула дверь и побежала вниз по лестнице.

Придет домой — все как следует продумает...

XXV

В пятницу седьмого июля Гюнвальд Ларссон поднялся очень рано. Правда, не вместе с солнцем, это было бы чересчур — по календарю в этот день солнце

I