Вокруг света 1973-10, страница 74

лают людей врагами, где слова «приобретать» и «иметь» соединяют знаком равенства со словом «счастье». Хотелось, чтобы ее ребенок узнал радость труда и товарищества, жил без тревог и унижений, жил достойно. Однако Монита отлично понимала, что в Швеции ни о чем таком мечтать не приходится.

Вернувшись домой из Осло, она решила взять себя в руки.

Монита в десятый раз обратилась в детский сад, и ей вдруг повезло: Мону приняли.

После этого она принялась искать работу.

И все время мозг ее сверлила одна мысль: как раздобыть денег? Монита решила во что бы то ни стало уехать из Швеции, в душе зрела ненависть к обществу, которое кичилось процветанием, тогда как на самом деле на долю подавляющего большинства выпала лишь одна привилегия: крутить маховик, приводящий в движение весь механизм.

Она перебирала в уме разные способы добыть нужные средства, но не видела подходящего решения.

Накопить деньги честным трудом? Исключено. До сих пор того, что оставалось после уплаты налогов, ей хватало только на квартиру и питание.

Выиграть в тотализаторе? Маловероятно. И все-таки она каждую неделю заполняла бланки спортивного лото: хоть какая-то надежда.

Ждать крупного наследства неоткуда. Где найдешь смертельно больного миллионера, который попросит ее руки и прикажет долго жить в свадебную ночь...

Некоторые девушки — она знала таких — хорошо зарабатывали проституцией. Теперь не нужно промышлять на улице, назовись моделью и открой ателье, или поступи в «Институт массажа», или запишись в какой-нибудь роскошный «Секс-клуб». Но сама мысль об этом была глубоко отвратительна.

Остается украсть. Но как и где? Да и не выйдет у нее ничего.

Ладно, для начала хоть бы на стоящую работу устроиться.

Моните посчастливилось: ее взяли официанткой в популярный ресторан в деловом центре Стокгольма. Удобные рабочие часы, и можно рассчитывать на приличные чаевые.

И вышло так, что за один из столиков Мониты однажды сел степенный человек с ординарной внешностью, который заказал

свиные ножки с картофельным пюре. Рассчитываясь, он сказал ей какой-то комплимент, но особого впечатления на нее не произвел. Правда, и Монита не привлекла его внимания, во всяком случае в тот раз.

Она не могла похвастать броской внешностью, в чем давно уже убедилась: люди ее редко узнавали при повторной встрече. Темные волосы, серо-голубые глаза, ровные зубы, правильные черты лица. Средний рост (метр шестьдесят пять), нормальное сложение (вес — шестьдесят килограммов).

Некоторые мужчины считали ее красивой, но только те, у кого был случай как следует к ней приглядеться.

Когда Мауритсон в третий раз сел за столик Мониты, она узнала его и загадала, что он попросит шкварки с тушеным картофелем — в этот день они представляли в меню крестьянскую кухню. В прошлый раз он ел блины.

Мауритсон заказал шкварки и молоко и, когда она принесла ему заказ, сказал:

— А вы, должно быть, новенькая?

Монита кивнула. Она привыкла чувствовать себя безликой, а одежда официантки не прибавляла ей своеобразия.

Когда она принесла счет, он не поскупился на чаевые и заметил:

— Надеюсь, вы здесь приживетесь, как я прижился. В этом ресторане вкусно кормят, так что берегите фигуру.

На прощание он приветливо подмигнул ей.

Монита приметила, что аккуратный маленький человек, который всегда ест крестьянские блюда и пьет только молоко, намеренно выбирает один из ее столиков. Постоит у двери, посмотрит, где' она обслуживает, и садится там. Ей это было не совсем понятно и чуточку лестно.

Монита считала с^ебя плохой официанткой, она не умела сдерживать себя, когда нетерпеливый клиент начинал брюзжать, на грубость отвечала грубостью. Но работала она быстро и ловко и с теми, кто, на ее взгляд, того заслуживал, держалась приветливо, хотя без заигрывания и кокетства.

Мауритсон неизменно обменивался с ней дружескими . репликами, и она стала воспринимать его как старого знакомого. Моните нравилась его несколько старомодная учтивость, пусть она даже не вязалась с его взгля

дами, излагаемыми подчас в довольно энергичных выражениях.

Нельзя сказать, чтобы Монита была в восторге от своей новой работы, но в общем-то ничего, и она успевала забрать Мону из детского сада до закрытия.

У Моны появилось много подруг, и по утрам она буквально рвалась в детский сад. Ее лучшая подруга жила в том же доме, Монита познакомилась с родителями — славной молодой четой — и, когда им надо было пойти куда-нибудь, брала девочку ночевать к себе. В свою очередь, и Монита изредка пользовалась возможностью вечером сходить в кино. Других развлечений она не могла придумать, но все-таки теперь Монита уже не чувствовала себя такой связанной. А позже дружба с соседями ей еще больше пригодилась.

В один апрельский день — шел третий месяц ее работы в ресторане— Мауритсон подозвал ее к своему столику. Она подошла, кивнула на тарелку с гороховым супом и спросила:

— Невкусно?

— Превосходно, как всегда. Но мне сейчас пришла в голову одна вещь. Я тут каждый день сижу, ем за милую душу, а вы все на ногах, все трудитесь. Вот я и подухмал — можно мне вас пригласить куда-нибудь поесть? Вечером, конечно, когда вы свободны. Скажем, завтра?

Монита недолго колебалась. Она давно уже вынесла свое суждение о нем: человек честный, трудолюбивый, непьющий, чудаковат, правда, но вполне безобидный и симпатичный. К ^тому же его приглашение не было для нее неожиданностью.

— Ну что ж, — сказала Монита, — можно и завтра.

Посетив в пятницу ресторан вместе с Мауритсоном, она только по двум пунктам пересмотрела свое суждение о нем: во-первых, он не трезвенник, во-вторых, непохоже, чтобы он был таким уж большим трудолюбцем. Впрочем, он от этого не стал ей менее симпатичен. Больше того, ей с ним было очень интересно.

В ту весну они еще несколько раз ходили в ресторан, при этом Монита мягко, но категорически отклоняла попытки Мауритсона зазвать ее вечером к себе на рюмку вина или напроситься в гости к ней.

В начале лета он куда-то пропал, а в июле она сама ездила на две недели в отпуск к сестре в Норвегию.

Возвратившись из отпуска, Монита в первый же день увидела