Вокруг света 1974-09, страница 79

ощутил беду и заставил держаться в стороне от обреченного. Пухар исхудал настолько, что слепни, зарывшись в его шерсть и поводив нетерпеливо хоботками, сердито улетали ни с чем, ибо жизнь, наполнявшая Пухара, как бы съежилась, ушла, спряталась в остывающую глубину тканей и мышц, как затягивает золой тепло умирающего костра.

Он все еще пытался рвать траву и жевать, но что-то случилось с нижней челюстью, она нестерпимо болела, прогибалась, не давая возможности захватывать траву.

Все произошло десять дней назад.

Он зашел в район лесозаготовок, где было много сваленных, но неубранных деревьев, и, объедая концы молодых побегов, медленно двигался по тропе. Ноздри Пухара наполнились ароматом увядающей травы, сена, и зубр потянулся туда. И вдруг от грохота распахнулся воздух, словно мимо промчалось невидимое стадо, и мгновенная боль разломила челюсть.

Раненый, но все еще сильный, он рванулся, отыскивая врага, но никого не было.

Наступила тишина, и только слышно было, как с теньканьем перелетает где-то рядом синица и душно тянет сгоревшим волосом. Пятная кровью палые листья, Пухар дошел до реки и стал пить, выталкивая языком вишневые сгустки. Потом лег у сваленного дерева и долго лежал так, привыкая к боли. Но оживший инстинкт подсказывал, что здесь опасно, и он опять встал. И, тихонько хрюкая, стал уходить, неся в себе эту боль и недоверие к человеку.

Когда егеря нашли труп Пухара и осмотрели голову, то увидели: костные дуги нижней челюсти с обеих сторон были перебиты крупной самодельной пулей.

— Браконьеры. Из самострела, видать... На кабана, должно, ставили, а он голову-то опустил, вот и задел жилу... Самые «салазки» перебило...

Калугин мрачно прислушивался к голосу егеря и горько думал: «Зверь, видно, и впрямь должен быть диким... В страхе спасение! И в дикости».

После этого случая Калугин стал торопиться с переводом зубров на вольный выпас. А это значило: все больше зубр должен был рассчитывать на себя в своей борьбе за жизнь. Сначала их

кормили круглый год, потом только зимой и, наконец, все сокращая рацион, перестали кормить совсем.

Настал день, когда в последний раз открылись и закрылись ворота зубропарка, и егеря, крича и стреляя в воздух, погнали стадо дальше в горы.

В пустом загоне ветер шевелил застрявший в кормушке клок сена. Крики загонщиков долетали все глуше, постепенно сливаясь с ровным гулом леса и шумом реки, и Калугину вдруг стало грустно. Созданное и выращенное стадо отныне начинало самостоятельную жизнь. А на его долю оставалось лишь наблюдать и почти не вмешиваться. И, наверное, поэтому, когда с первыми снегопадами часть зубров вернулась к парку, Калугин радовался, сам себе в этом не признаваясь.

Но к радости примешивалась и тревога: выдержат ли зиму? Запасы сена на этот раз были сделаны небольшие, в случае чего на всех не хватит.

Ту, мягкую, зиму они выдержали. Но следующая была суровой...

Стояли тихие дни, но потом с Луганского хребта потянуло по Лабе ледяным ветерком, набивая в темные еловые гривы рассыпчатого, песочной твердости снежку. Когда этот ветер стих, пришел другой, теплый; сразу погрузнели, обмякли снежные завалы, тяжело залегли по лесным чащобам. А ночью ударил мороз, и снова наползли тучи из-за хребта, и белые полотнища холодно заполоскались над притихшими склонами.

Все глубже уходили в снега поляны и пастбища, все плотнее становился шершавый слой наста. И уже не каждый зубр мог пробиться сквозь ледяную кору.

Стадо спустилось вниз, к зубропарку, все плотнее смыкаясь вокруг редких стогов. Они были огорожены, но голодные звери брали их штурмом. Какой-нибудь зубр покрупнее коротким прыжком бросал тело на верхние жерди ограды, и они, глухо хрупнув, ломались. Однако сено быстро кончилось. Егеря рубили ветки ивняка и осины, пихтовые лапы, делая из них ? веники для животных, но этого было мало. Теперь все зависело от самих зубров: продержатся до первой травы или падут от бескормицы?

И они продержались. Из нескольких сот голов пало только шестьдесят — самые старые и слабые. Теперь Калугин твердо знал: зубры выживут.

ОСЕДЛАТЬ КОСАТКУ!

Мало какого дельфина называют в разных языках столь одинаково опасливо-недружелюбно, как косатку: убийца, мясник, кро-вопускатель и т. д.

И правда, косатки — ну прямо волки — выходят на охоту только стаей, пожирают больших рыб, дельфинов поменьше, при случае — пингвинов и тюленей. Они же, косатки, — самые свирепые враги китов. Ходят слухи, что их жертвами становились и люди. Хотя никаких достоверных свидетельств нет, все же бытует мнение — человеку в море, наверное, лучше держаться от косатки подальше...

...Каждый день в океанариуме

города Сан-Диего в Калифорнии выступает Шаму — гигантская косатка. И не одна, а с человеком по имени Билл Дуплага. Сначала Ц1аму делает несколько кругов на поверхности, потом к ней подплывает Билл и вскакивает ей на спину. И тут же косатка уходит в глубину. Через несколько секунд она выпрыгивает из воды, пролетает в воздухе и вновь ныряет. Все это время Билл сидит у нее на спине. Номер повторяется раза три, после чего Билл, соскользнув с косатки, плывет к бортику. Шаму за ним. Получив «гонорар» — несколько фунтов рыбы, Шаму удовлетворенно уходит под воду.

Чудеса смелости? Укрощение, так сказать, тигра в морском

варианте? Отнюдь, считает известный исследователь моря доктор Хасс. «Кажется, — пишет он в своей книге «Подводный мир», — что дрессировка нравится самой косатке. Это животное высокого уровня развития. Косатка четко реагирует на 36 различных приказов. К человеку она настроена исключительно дружелюбно. Причем не только в океанариуме, но и в открытом море. Я собрал несколько сот показаний свидетелей — людей, которым косатки помогли в критической ситуации. Косатка может стать нашим другом. Надо только убедить ее, что мы ей не враги...»

ЗАГАДКИ ПРОЕНТЫ ОГИРЫТИЯ