Вокруг света 1976-01, страница 61

в сотый раз, — но все-таки он принялся объяснять мне, что дело это не такое уж скорое, что доместикация шла веками, а вы хотите сейчас, сию минуту. «Поймите, наша ферма не племенная станция. Скорее это лаборатория по изучению биологии лося, его болезней, условий отела, рефлексов, кормовой базы. Ну а конечная цель — вывести такую домашнюю породу, которая была бы так же полезна, как северный олень для тундры, верблюд для пустыни и як для высокогорья».

Сейчас мы шли старым Чер-дынским трактом, и я отмечал на взгляд изменения, происшедшие за последние три года. Подновились изгороди загонов, появилось много черно-желтых столбов с надписями: «Внимание! Домашние лоси!» Вдоль дороги успели вымахать молоденькие березы и осины, заслонившие собой хмурую, неприбран-ную тайгу.

Некоторые осины были изгрызены.

— Как думаете, чья работа?— спросил Михаил Вениаминович, показывая следы зубов на зарумяненной коре.

— Лоси, конечно, — сказал я уверенно.

— А вот и нет,—обрадовался Кожухов. — Зайцы! Полным-полно зайцев! Приспособились, черти! Знают, что здесь заповедная зона и никто их не тронет. А с другой стороны, учуяли выгоду : лоси обгрызут деревце и бросят, а они подъедают...

Над заповедной тайгой, над острыми пиками елей висело щедрое, по-летнему жаркое солнце. Дремотная, блаженная теплынь пала на землю. Все вокруг было величественно, просто и надежно, а в тишине слышалось даже собственное сердце.

Но вот где-то хрустнула ветка, хлопотливо вскрикнула сойка, долгим «машинописным» стуком отозвался дятел.

Дорогу, по которой мы шли, Кожухов читал словно рентгеновский снимок. Вот здесь, он показал следы, вчера проходил трехлетний бычок Бурый, вероятно, спешил к ужину на лосеферму, чтобы получить из рук сочную, хрустящую картошку. Вот здесь узорным полукружьем отпечатались кеды сорокового размера; это, несомненно, практикант Леша Жаткин, студент биофака Горьковского университета, который ежедневно обходит загоны...

А вот там, на примятой траве, недавно отдыхала дикая лосиха Печора, дд, наверное, и сейчас она пасется где-нибудь поблизости.

Михаил Вениаминович сложил ладони рупором и зычно крикнул:

— Пе-чо-ра, Пе-чо-ра!

Но вместо Печоры, вызванивая колокольчиком, из чащи выскочил годовалый лосенок Азимут. Подбежав ко мне, он резво толкнул мордой в мой карман, требуя угощения.

— Азик, а где Печора? — разочарованно спросил Кожухов. Бычок покачал темной головой, долго всматриваясь в Кожухова близорукими глазами,' и снова ткнулся в мой карман. Его ноздри трепетно раздувались, словно ловили запахи яств. К сожалению, картошки у меня не было, поэтому знакомство не состоялось. Лосенок высокомерно покосил на меня рыжим глазом, зашел в тыл, мстительно боднул в бок и тут же отскочил в сторону, словно ожидал получить сдачи.

— Азия, Анапа, Анюта, Аэлита, Азиатка! Пе-чо-ра!.. Скорей, ребята, скорей! — продолжал звать Кожухов. Эхо толкалось в дальние ели и сосны и не спеша затихало, словно намекая^ что лосей ожидать не стоит.

Кожухов закричал снова, прислушался к тишине и, буркнув под нос «Черти их носят!», хотел было идти дальше, но что-то большое и темное мелькнуло среди зарослей. Послышался мягкий звон колокольчика, и на дорогу, грациозно выбрасывая длинные тонкие ноги с черными копытцами, один за другим стали сбегаться взрослые звери. Коричневая лавина спин и ног накатывалась, как прибой. Лоси обтекали меня теплыми лоснящимися боками, косили желтыми глазами, и было немножко жутко от этой близости, среди крутых и плотных лосиных тел.

Кожухов напоминал лесного царя Берендея. Он угощал лосей картошкой и солью, придирчиво осматривал их крупы, хлопал по бокам и, если кто-нибудь увиливал от осмотра, шутливо грозил: «Голову откручу на холодец!»

Все звери были для меня на одно «лицо», но Михаил Вениаминович узнавал каждого. Он помнил их с момента появления на свет, знал их болезни, привычки, проказы, излюбленные лакомства. Ну а если что-нибудь забывал, то в конторе лосефермы

ЧЕЛОВЕК И ПРИРОДА

всегда мог взять картотеку — своего рода «личное дело* на каждого лося, где записано: когда и от кого родился, сколько весил, чем питался, болел, быстро ли поддавался приручению, как вел себя на вольном выпасе и т. д. Более того, по одному ему известным признакам Кожухов определял будущую ценность каждого: Анюта, Аэлита, например, — это молочное направление, Азия — чисто мясное, а из Азимута («Взгляните, какие развитые ноги и грудь!»), возможно, получится первоклассный рабочий бык: хоть в сани запрягай, хоть верхом.

Кожухов рассуждал:

— Вот говорят: лось — прирожденный тихоход, лежебока. Передвигается медленно, с остановками; бегает лишь в минуты опасности или во время гона. Все правильно... и неправильно. Ло сям нужны тренировки, и обяза тельно с первых дней жизни Сначала мы их приучаем к по водку, потом навьючиваем груз, запрягаем в сани. Если лось привыкает к работе, нагрузки увеличиваем...

Вот, к примеру, несколько лет назад таксаторы лесоустроительной партии одолжили у нас двух лосей. Авка и Мальчик перетащили для них около двух тонн груза. Люди увязали в болотах, а наши лоси шли не напрягаясь. С грузом в сто килограммов они спокойно лавировали в топях и буреломе. А на привалах, уходя на поиски корма, возвращались по первому зову проводника.

Я спросил у Михаила Вениаминовича, почему лоси так неохотно сбегались на дорогу, когда он звал их.

— Потовду что жарко, — ответил он не раздумывая. — Комары одолевают. Из-за них животные вынуждены передвигаться и кормиться в основном ночью. А днем они отлеживаются. Заберутся в тень, куда-нибудь в чащу или болото, и спят. — Он улыбнулся и, загораживаясь ладонью от солнца, продолжил: — Может быть, это покажется кощунственным, но лично я заинтересован в прохладном, дождливом лете. Жару сохатый трудно переносит: температура его тела, частота пульса поднимаются выше нормы. Видите, какая Азия? Вялая, опущенная — никакого аппетита. Иди, Азия,

59

*