Вокруг света 1976-01, страница 63

сухим, будто схваченным ревматизмом, кустарником действовала ему на нервы.

На дороге, словно поджидая нас, стояла долгожданная Печора. Дикая лосиха была когда-то спасена Кожуховым от наседавших на нее бездомных псов и теперь платила хозяину преданностью и лаской. Он похлопал зверя по круглому лоснящемуся боку, вывернул карман наизнанку, где оставались хлебные крошки, и Печора слизнула их с жадной поспешностью.

— Что, проголодалась, разбойница? — выговаривал ей Михаил Вениаминович. — Давай жми на ферму...

Лосиха пропустила нас вперед и, гарцуя длинными, в белых чулках ногами, плавной рысью затрусила следом, соблюдая дистанцию. До чего вежливый зверь! Справа и слева ее «поддержали» Азимут с Азиаткой, так что со стороны мы, наверное, производили впечатление августейших особ, которых сопровождает почетный эскорт.

Дорога то утопала в зарослях осины и угрюмо нависшего ельника, то взбегала на покатые холмы, то скатывалась в болотистые распадки. Солнце, уже прощальное, поплавком покачивалось на крохотном болотном пятачке воды. Оно разжигало на ее поверхности такое пламя, что было непонятно, как вода не плавится от жара.

По горизонту зловеще ползли фиолетовые облака, пытаясь застить светило. Но оно прожгло в них дыру, и оттуда пальнул звонкий и тугой багровый сноп, и все вокруг — свежие смолистые сосны, бородатые ели, вода с запрокинутым к небу зеркалом, даже лоси, бредущие следом, — все стало желтым, багрово-закатным.

— Скоро уж ферма, недолго осталось, — тихо сказал Кожухов и повернул к загону, где содержались тельные лосихи.

Мы прошли каких-нибудь полкилометра и увидели людей, они кричали нам, махали руками. Подбежал, задыхаясь, практикант Леша Жаткин.

— Михал... наминыч! (Кожухов вздрогнул, переменился в лице: опять что-нибудь!) Елма двойню родила!

В углу загона, равнодушно жуя осинку, лежала Елма на мягкой мшистой подушке. У нее был такой вид, будто все, что здесь происходит, не имеет к ней никакого отношения. Михаил Вениаминович поднял одного из новорожденных на руки, и тот сра

зу уткнулся ему под мышку, словно стеснялся посторонних глаз.

— Ну, думайте, как назовем? — спросил он у лаборантов.

— А мы уже придумали, — ответила за всех доярка Анисья Михайловна. — Ежик!

— Что ж, подходяще, — довольно заулыбался Кожухов. — А второго?

— А второй — Ершик... Между прочим, девятнадцать килограммов весит.

— Девятнадцать?! — Голос Кожухова перехватило от волнения. — Так это же рекорд, братцы! У нас сроду такие не рождались...

Ошалев от света, запахов хвои и трав, «рекордсмен» задумчиво моргал, и его тело прошивала мелкая дрожь. Из разрывов туч ударил прощальный луч заката, облив лосенка жарким пламенем,

и Ершик зажмурился, зашевелился, безбоязненно оглядел стоявших вокруг людей и стал подыматься. Вот он выбросил вперед ногу, подставил к ней вторую, вот подтянул к ним дрожащее тельце, оглянулся, как бы ища помощи, и вдруг резким рывком, удивляясь собственной силе и смелости, поднял себя с земли.

Срывая с плеча фотоаппарат, Кожухов отбежал в сторону. От волнения он, видимо, никак не мог поймать лосенка в видоискатель. Ершика покачивало на слабых ножках, он умоляюще смотрел в объектив, словно предупреждал: если вы так долго будете возиться, я ведь могу и упасть... Наконец Кожухов нашел нужную диафрагму, взвел затвор, и раздался спасительный «щелчок».

Вот он, этот снимок!