Вокруг света 1976-03, страница 42

рее на несколько часов, но дорога через ледовые лабиринты не станет лучше...

Кому только взбрело в голову избрать такой маршрут? Ведь мы уже привыкли к тому, что вертолет нас доставляет почти всегда к подножию вершины. Пилот Цель-ман так сажал машину под Победой, что мы выходили на штурм прямо из вертолетной кабины. А с северной стороны пика Коммунизма, на леднике Фортамбек, есть даже площадка размером с аэродром. Прилетел, полчаса прогулки — и начинай работу на маршруте.

Конечно же, это идея Кузьмина. Он, как первооткрыватель этих мест, питает к ним слабость.

Смотрю на его сутулую широкую спину, как будто специально приспособленную для транспортировки грузов, и думаю — догнать бы его, сказать прямо в глаза: «Уважаемый Кирилл Константинович, вам нравится здесь ходить? Вот вы и ходите, вспоминайте свою безвертолетную молодость. А зачем же мучить тридцать человек?»

Впрочем, мне заранее известно, что он сдвинет шапку-сванку на затылок и через нос, кряхтя, ответит: «Молодой человек, может быть, вас на вершину посадить прямо на вертолете?..»

Мне стало стыдно за свои мысли, когда я увидел Кузьмина вблизи. Раскрасневшийся, потный, измученный. Новые высотные ботинки, которые он испытывает, огромные и тяжелые, мешают ему идти, он часто спотыкается. И вот надо же — упал так, что обрезал руки о шершавый лед.

Кузьмин чертыхнулся на ботинки, поднял упавшую на лед ованку, попытался было спрятать под густые щетки бровей чувство досады, потом махнул рукой и поплелся в обратную сторону, вниз, в базовый Лагерь. (Через день пятидесятивосьмилетний Кирилл Константинович догнал нас, а через три недели взошел на вершину пика Коммунизма уже в четвертый .раз.)

Последний поворот, последний долгий подъем — «тягун», и нас широко раскинутыми руками встречает... огородное пугало, сделанное из старой альпинистской куртки и каски, пробитой камнем. Смастерили его .для того, чтобы издалека среди моря льда был виден последний островок земли с чахлой травой. Это и есть стоянка Сурок.

Мы всегда торопились на Сурок и всегда опаздывали. Первый раз вертолет опередил нас и сбросил продукты без опознаватель

ного креста прямо на каменистый склон и покрыл его сплошным месивом из геркулеса, паштета и болгарского компота. Второй же раз на стоянке мы обнаружили следы погрома: палатки свалены, три из них порваны, а теплые вещи разбросаны. По прокушенным и опустошенным банкам сгущенки мы поняли, что здесь гостил медведь.

Ледовую стенку мы выбрали покруче, навесили на нее веревки; дятлами застучали ледорубы и молотки, заскрипели крючья и ледовые кошки. Началась проверка опытного снаряжения.

— Срыв! — командует Абала-ков. Он сидит в центре нашего ле-додрома, весь обложенный крючьями, клиньями, блоками и прочими приспособлениями для работы на льду. Сидит под своим зонтиком.

Ефимов срывается с ледовой стены, из-под зубьев кошек летят ледяные искры. Мгновение — и он повисает на пружинистой веревке.

— Ну, что я говорил? Каков винтовой крюк?! Намертво сидит! — Абалаков смотрит на динамометр, он доволен.

Теперь на стену пошел Кудаш-кин, в руках у него штопорные крючья, тоже конструкции Абала-кова. Он вбивает их в лед и быстро, как кошка, взбирается по отвесной ледовой стене.

—• Срыв, пожалуйста. Еще срыв, — машет рукой Абалаков.

...На Сурок мы возвращались только под вечер, голодные, усталые от яркого солнца, опытов Абалакова, высоты и льда. И мгновенно засыпали.

Но в ночь, когда наш «Союз» пошел на стыковку с американцами, в лагере никто не спал. Морозец был не ахти какой крепкий, и сквозь распахнутые полы палатки были видны звезды. Такие яркие, какие можно увидеть только на Памире. Маленький транзистор, с которым Кузьмин не расставался даже во сне, лежал у него на груди в спальном мешке и сообщал последние вести из космоса. Земля — Памир — космос. Долго, очень долго разговаривали мы в эту ночь...

На рассвете пошел снег. Начался обыкновенный июльский снегопад. Значит, есть возможность понежиться в теплом пуховом спальном мешке...

Вижу Абалакова — лысая голова под зонтиком, пуховка, наброшенная на голое тело. Он идет, волоча по земле незашнурованные ботинки. Еще несколько шагов — и станет ясно: выходим мы сегодня -на лед или блаженствуем в лагере?

Семидесятилетний Абалаков подходит к ручью, сбрасывает с плеч пуховку, скидывает ботинки и босой ногой, на которой нет ни одного пальца (память о восхождении на Хан-Тенгри в 1936 году), пробивает корку льда и начинает с восторженным фырканьем брызгать на себя ледяную воду.

Сомнений быть не может. Мы идем на ледовую работу...

«гПровести второй акклиматизационный выход до высоты 5000 метров, визуальное наблюдение маршрута на пик Коммунизма,, снего лавинные работы, испытание транспортировочного снаряжения>.

— Приехали. С новосельем! — Чьи-то руки помогают отлепить от спины мокрый от пота рюкзак. Затекшие до немоты плечи вздрагивают, ноги не чувствуют земного притяжения. Кажется, так бы и взлетел. Можно наконец оторвать взгляд от тропы, без боязни ступить мимо следа и провалиться по пояс в снег. Вскидываю голову — сквозь снегопад, текущий по скалам, туман и пелену пота на глазах вижу Южную стену пика Коммунизма!

Мы вышли с Сурка еще до света, чтоб успеть проскочить ледник раньше, чем раскиснет снег. Но эта хитрость нам не удалась. Пока мы искали проход среди скрытых трещин, задул горный суховей, запарил снег, под ним захлюпала вода. Стало невыносимо душно, сонливо и так худо без воды, что на полпути пришлось раскладывать примус, чтоб выпить по глотку растопленного снега.

Однажды Южная стена появилась — мелькнула поблизости и исчезла за поворотом. Идти к ней напрямик мы не могли, потому что на пути стоял вздыбленный ледопад.

— Скоро ли стена? — спрашивал я через марлевую маску, которой обернул лицо, чтоб не сжечь его от зеркал снега.

— Как появится, так и придем, — отвечал кто-то сухим от жажды голосом, не поднимая с лица марли.

И вот она, Южная стена. Огромным, трехкилометровым каменным щитом вздымается она над ледником. Вся в тяжелых ледовых потеках, глубоких лавинных шрамах. С трех сторон подходил я к этой горе, был на ее вершине, но не мог себе представить, что она так сурова с юга. Смотрю то на стену, то на людей. Они что-то говорят, пар над ними

40