Вокруг света 1976-05, страница 10

Нгеан 2500-й американский самолет. Эту победу они посвятили юбилею Октябрьской революции». •

— Да, — сказал Нгок, — мы знали, что на Севере вам тоже приходилось нелегко.

— А маме сказали, что ты погиб. Но мне она всегда говорила, что не верит, будто тебя уже нет.

— Я не мог сообщить о себе. У нас, конечно, была связь с Сайгоном. Нам тайно помогал и кое-кто из охранников, и врачи из госпиталя. Но мы пользовались связью только для самых важных сообщений. Слишком велик был риск.

— Значит, вы все-таки знали, что происходит в мире? — спросил я.

— Обычно новости привозили новые партии заключенных. Рассуют этих бедняг по камерам, окровавленных, измученных пытками. Они сначала и сло-ва-то сказать не могут. Мы их выхаживали, выделяли из своих пайков рис, доставали лекарства. Мало-по-малу они приходили в себя. Тут уж вопросам не было конца. И как дела на фронте, и сильно ли разрушен Ханой, и скоро ли выгонят американцев. Очень интересовали нас вести о Советском Союзе. Ведь как бы тяжело нам ни было на этом проклятом острове, мы. твердо знали одно: вьетнамская революция все равно победит. Потому что победила Октябрьская революция. Так нас учил Хо Ши Мин.

Помню, один вновь прибывший товарищ, кажется в начале 1958 года, сказал нам: «Советский Союз запустил спутник». Мы сначала не поняли, что это такое. Он говорит, это такой круглый шарик с разными приборами, который летает в космосе вокруг Земли. Мы потом долго смотрели по ночам сквозь решетку в окне на звездное небо. Все хотели увидеть этот самый спутник. Но нет, не увидели. Через несколько лет нам сказали: «А теперь в космос полетел советский человек. Его зовут, — Нгок на секунду запнулся, потом четко выговорил: — Га-га-рин». — И вопросительно посмотрел на меня, правильно ли. Я утвердительно кивнул.

— Ас 1971 года, — продолжал Нгок, — мы зажили по-новому. Я тогда находился в лагере № 7. Это в западной части острова, недалеко от бухты Акулья пасть. Новая жизнь началась потому, что мы достали транзисторный приемник. Эту маленькую пластмассовую коробочку мы не променяли бы ни на какие сокровища мира. Ее прятали в глубокой нише, выдолбленной в стене, и закладывали тщательно подогнанным куском бетона. Тайник оказался надежным: тюремщики регулярно простукивали все стены, но обнаружили его только перед самым освобождением острова.

Передачи ловили по ночам. Прижмешь приемник к самому уху, нащупаешь станцию, и кажется, что нет больше вокруг тебя бетонных стен. Нам удавалось принимать даже передачи из Москвы на вьетнамском языке. Сообщение о XXIV съезде партии советских коммунистов, на котором они заявили о поддержке Вьетнама, мы кратко переписали на листочки папиросной бумаги и передали их, спрятанные в рис, товарищам в «тигровых клетках». Подумайте только, у нас в камере на острове смерти в Тихом океане звучали голоса советских людей. Они говорили нам: «Держитесь, не падайте духом, час свободы придет!»

Нгок умолк, видимо пытаясь справиться с волнением. Он встал, подошел к окну и некоторое время смотрел на оживленную московскую улицу. Сгущались осенние сумерки, машины шли уже с зажженными фарами...

— В марте 1975 года, — продолжал Нгок, — мы узнали о начале нашего наступления на Юге, об освобождении Банметхуота. Об этом, конечно, было известно и тюремщикам. Режим в лагере ужесточился. Тогда-то и обнаружили тайник с транзистором.

Нас рассадили по трое в «тигровые клетки» и заковали в кандалы. О том, что происходило на воле, нам оставалось только догадываться. Так прошел март, кончался апрель. 30 апреля мы наметили, как завтра будем праздновать Первое мая. В 11 часов вечера, когда мы уже засыпали, решетка над нашей клеткой вдруг открылась. Кто-то стоял наверху с фонариком. Это был начальник охраны капитан Зау. «Господа, — сказал он нам в страшном возбуждении. («Господа!» — Да он никак спятил», -— пронеслось у меня в голове.) — Ваши взяли Сайгон».

Новость была настолько ошеломляющей, что мы растерялись. «У вас есть доказательства?» — спросил я на всякий случай. Мало ли что мог затеять этот Зау.

«Вот мой пистолет и ключи от камер и наручников», — проговорил он. Действительно, об пол камеры что-то звякнуло.

«Несите сюда, транзистор, — сказал я. — Мы хотим ч:ами все услышать».

Капитан исчез. От волнения мы не могли сказать друг другу ни слова. Потом один из нас отыскал на полу ключи и отомкнул наручники. Когда капитан, запыхавшись, прибежал с приемником, мы уже выбрались наружу. Я включил транзистор. Как передать вам то, что мы почувствовали, когда сквозь шум и треск эфира до нас донеслось: «Говорит свободный Сайгон! Соотечественники! Патриотические силы полностью контролируют положение в Сайгоне и во всем Южном Вьетнаме!» Мы обнимались, плакали от счастья.

...На рассвете мы с оружием в руках двинулись к другим лагерям. Мы шли гордо и уверенно вдоль серых бараков в это первое утро свободы. Солдаты сами складывали оружие к нашим ногам. И слаще музыки звучал грохот открываемых дверей, в которых появлялись наши товарищи, бледные, измученные, но такие же счастливые, как мы.

Лагерное начальство было арестовано. Правда, сам комендант острова, подполковник Май Хыу Фыонг успел удрать на самолете в Бьенхоа. Но и там он попал в руки наших бойцов. Мы захватили радиостанцию, аэродром с двадцатью шестью самолетами и двумя радарными установками. Сформировали и вооружили свой батальон из молодых бойцов Сопротивления. И только потом обратили внимание на свежевырытые глубокие траншеи, зиявшие возле бараков. Эти траншеи, как оказалось, должны были стать нашими могилами. Тюремщики собирались в последний момент забросать бараки гранатами. Но не успели.

Когда 4 мая к острову пришвартовались катера с бойцами освобождения из Сайгона, над Пулокондором в ярко-синем весеннем небе уже развевались красные флаги с золотой звездой. Потом все восемь тысяч бывших узников собрались на морском берегу на митинг. На нем выступил и я. Оказалось, репортаж о митинге с моей фотографией напечатала ханойская газета «Нян зан». Его прочитала моя жена Ле Тхи Лан, которая работала в Ханое, в Союзе вьетнамских женщин.

— Я тоже видел эту газету, — радостно вставил Занг. — Я прочитал ее в общежитии Московского института связи. Сначала я боялся поверить, что это нашелся ты, мой отец. Но вскоре получил письмо от матери из Ханоя. Ты даже не представляешь, с каким нетерпением я стал ждать встречи с тобой.

— Вот мы и дождались ее, — повернулся к нему Нгок. — Я вижу тебя, мой сын. Я дал тебе жизнь. А люди двух стран позаботились о тебе: наши соотечественники и советский народ. Потому что всех нас роднит общее дело, во имя которого я прошел через ад Пулокондора.

8